– К деткам, что ли? – опасным голосом уточнил он.
– Почему обязательно к деткам? Хотя, может быть, и к деткам! Папочка посмотрит по дороге! – начала выкручиваться Вика.
– Да скажи ты ему правду, что мы в детский сад едем! – сердито потребовал папа.
Он считал, что правда всегда предпочтительней лжи, потому что ведь Костя прекрасно понимает, куда они едут, и лучше сказать один раз, чем каждый день устраивать этот цирк.
Страшное слово, которое все старательно обходили, было произнесено.
– А, садик! Не хочу в садик! Ненавижу садик! Сломаю садик! – закричал Костя.
– Покусаю садик! – коварно подсказал Петя.
– Покуса-а-аю садик!
– Взорву садик!
– Взорву-у-у садик!
– Не дразни его! – сказал папа Пете и повез Костю и Риту на велосипеде.
Дети ехали, вцепившись в свои кулечки. В пакете у Кости лежали машинка и три динозавра, а в пакете у Риты – чайная чашка, варежка и мыло из ванной. Странноватый выбор, но могло быть и вообще все, что угодно, вроде комнатной тапки или маминой перчатки. Папа предполагал, что дети, когда идут в сад, пытаются прихватить с собой частицу дома. Не всегда игрушки, часто это вообще случайный предмет – зонтик или ложка для обуви. Можно спрятать их под подушку или держать в шкафчике и представлять, что ты дома.
Доро́гой Костя прыгал на раме велосипеда, размахивал своим кулечком, ныл и пытался выцыганить шоколадное яйцо в качестве моральной компенсации за кратковременную разлуку с семейством. Папа же Гаврилов ехал на велосипеде очень сложными петлями, стараясь проехать так, чтобы не наткнуться ни на один магазин. Если же магазины попадались, папе приходилось пускаться в сложные объяснения.
– Здесь продавцы – скелеты! Здесь продавцы – привидения! Здесь продавцы – людоеды!.. – говорил он.
– Здесь не людоед! Здесь я видел! Здесь тетя с такими вот ногтями! – мрачно говорил Костя.
Рита сидела в велокресле спокойная, как удав. Привыкнув отстаивать свои права в битвах со старшими братьями и сестрами, к саду она освоилась за три дня и была опорой воспитательницы.
– Еле-еле говорит, а главная! – говорила воспитательница. – Рассадит всех по стульчикам, они все сидят, а она им сказки рассказывает!
– Как же она рассказывает?
– А так и рассказывает! Они все равно слушают!
В садике папа первой отвел Риту. У дверей младшей группы стояли несколько мамочек, выслеживающих чихающих детей и ссорящихся между собой, кто кого обкашлял.
– Ну и что, что чихнул? У него аллергия! – оправдывалась одна.
– На что зимой аллергия? На холод? – наседала другая.
– А ваш вчера об нашего сопли вытер! – парировала первая.
– Это еще неизвестно, кто об кого сопли вытер! И вообще у вашей Женечки ветрянка! Почему она вся в точках зеленки?
– Да ей кот щеку поцарапал!
– Вот идите к доктору, пусть он посмотрит, какой такой кот!
Нацепив бахилы, папа поднялся по лестнице, таща с собой Костю и Риту, которые вместе весили килограммов за тридцать. Бедная мама! Она-то как таскает этих лентяев, когда они бастуют?
Услышав стук ложек по тарелкам, Рита сразу затопала на завтрак, а папа по сложным переходам внутри садика понес Костю в его группу. Увидев других детей, Костя перестал выпрашивать яйцо и приосанился. Папа подумал, что Петя прав, когда говорит, что со своими родителями дети всегда ведут себя противнее, чем с чужими людьми, потому что прекрасно знают, что с чужими у них «не прокатит».
Костя, совсем недавно висевший грудью на руле, теперь важно, как маленький король, подходил к каждому, кто находился в раздевалке, и произносил:
– Здравствуй, Ярослав! Здравствуй, Каролина!
А каждый из детей так же важно отвечал: «Здравствуй, Костя!»
Папа смотрел на них и улыбался. Это было очень забавно, но одновременно и вызывало уважение, потому что происходило на полном серьезе. Все дети были потешные, щекастые и неуклюжие. Серьезно здороваясь, они не смущались даже тем, что многие стояли со спущенными колготками или в задранной на голову майке.
– Назар, это у тебя свитер с машинами? – продолжал светский разговор Костя.
– Да, у меня свитер с машинами, – как робот, повторял Назар.
– А у тебя, Каролина, майка с динозаврами?
– Да, у меня майка с динозаврами! – радостно соглашалась Каролина, девочка с полукруглыми сережками в ушах. Остальные дети очень любили трогать эти сережки и спрашивать: «Не больно?»
– Нет, Каролина! Тут не все динозавры! Вот эти и эти – ящеры! А ящеры – это не динозавры! – объяснял Костя и спешил к Назару, своему лучшему другу.
Вообще-то Назаров в группе Кости было два. Чтобы их не путать, воспитательница называла одного Назар, а другого Назарий. Назар и Назарий стоили один другого. Целый день воспитательница бегала за ними и, хватаясь за голову, кричала:
– Назар, не сыпь песок на Назария! Назарий, куда побежал? Я сейчас сторожа позову!
И Назар с Назарием, взятые за руки, ходили показываться садовскому сторожу, что считалось в садике крайней воспитательной мерой.
Сейчас Костя взял Назара за рукав свитера и потянул его в группу. По дороге они вели светские разговоры.
– Мы с тобой еще не выздоровели! Можем друг на друга кашлять сколько угодно! – рассуждал Костя.
– Да! – соглашался Назар, и они старательно кашляли друг на друга. – А почему вы с Илюшей вчера подрались?
– Он хотел взять у меня шарик.
– Ну ты бы дал. Или он «пожалуйста» не сказал?
– Он сказал «пожалуйста», но я не услышал, – объяснил Костя.
Назар понимающе кивнул, и оба философа скрылись за дверью.
Воспитательниц в группе было две, сменявшиеся по очереди. Одна, Галя, была молодая и радостная. Она обнимала детей и нюхала с ними ромашки. Другая – пожилая и суровая Ядвига Трофимовна – походила на Снежную королеву. Они работали в паре, как добрый полицейский – злой полицейский. Когда надо было кого-то похвалить, приласкать или согреть, это делала Галя, а когда кто-то из детей не желал спать днем или родители отказывались сдавать деньги на утренник, за дело бралась Ядвига Трофимовна.
Отдав Костю, папа помчался домой, чтобы успеть поработать, пока остальные дети не начнут возвращаться из школы. Тут уже каждая секунда была дорога, а каждый час просто на вес золота.
Дети начали возвращаться довольно быстро. Уже в половине третьего Катя бродила по кухне и, стеная: «Пода-а-айте, кто сколько может!» – держала на ладони четырех крысят.
