– Другую нельзя! Все равно плати за няню! Пусть это будет чья-нибудь чужая няня!
– И мне карточку! – требовала Алена.
– Не кричи! – говорили ей.
– Я не кричу! – до слез обижалась Алена. У нее был очень громкий голос, и ей всегда говорили «не кричи!» даже когда она говорила спокойно.
Вика передавала ей карточку и заодно брала себе.
– «У вас мальчик родился»… – читала она.
– Ха-ха! Второй! – кричала Алена и на этот раз не спорила уже, что не кричит.
Из старших детей не играл только Петя. Он сидел в стороне и пытался высчитать, сколько будет один процент от миллиона долларов. Он почему-то считал, что именно столько они завтра найдут. Если же кто-то ставил это под сомнение, то Петя говорил:
– Не убивай во мне веру в себя! Нечего меня тут пессимизмом заражать!
Рита подошла к костру и издали наблюдала за игрой. Все играли так увлеченно, что ей тоже захотелось.
– Мне калточку! Мне калточку! – стала требовать она.
– Ты ничего не поймешь! – сказал Андрей.
– Все равно надо ей дать! – решила Катя. – А то она вредить будет. На тебе «калточку»!
Рита взяла карточку и стала вертеть ее в руках.
– А у меня кто лодился? – спросила она.
– Бегемот! – сказала Катя. – Ладно, дай прочитаю. «Вы увлеклись теннисом. Положите 10 000 рублей в общую кассу»… Все, у тебя денег нет! Вот и не клади!
На этом месте папа пошел к ручью за водой. Когда он вернулся, то обнаружил, что фишки на поле расставлены уже совсем по-другому.
– Подвиньте меня на клетку вперед! Ну хоть один раз за игру! – опять умолял Серафим.
– Ну как, Вика? Сколько у тебя детей? – спросил папа.
– Вообще нет. Мы обнулили все, потому что Рита поле пнула, – хмуро ответила Вика.
– Да, – сказала Катя. – Теперь Вика медик, получает больше нас всех и увлекается бодибилдингом.
– Успокойся ты, глупая!.. – буркнула Вика и потянула карточку: – О! «Вы получили Нобелевскую премию. Возьмите из кассы 50 000 руб».
– А у Нины что? – спросил папа, заметив, что фишка Нины стоит дальше всех.
– У Нины двойня. Но она нам всем деньги должна. И еще она купила дом и покорила Эверест.
Заметив, что Рита совсем измяла свои карточки, папа Гаврилов осторожно расправил их, но замечания делать не стал. В многодетной семье, как в большой политике, каждое слово имеет свой вес. Папа знал, что если сказать: «Держи карточку осторожно!» – то это будет еще более-менее нормально. А если сказать: «Держи карточку осторожно! Ты ее помяла!» – то это будет уже сигнал к воплям. Во-первых, Рита поймет, что карточка мятая. То есть надо или всем другим помять карточки, или дать ей новые. Во-вторых, кто-нибудь обязательно влезет с обижающими Риту комментариями, кто-то будет успокаивать того первого, говоря, что она еще маленькая, кто-то заспорит, кто-то вступится, и сумма всеобщего ора станет зашкаливающей. И все от одного-единственного слова.
Наконец все забрались в палатки и залезли в спальники. Под потолком покачивался пристегнутый тусклый фонарик. Где-то далеко лаяли собаки. Их лай был каким-то странноватым – хриплым и коротким.
– Думаете, это собаки? Это горные козлы! – сказал из соседней палатки Покровский. – А ночью еще, может, кабаны придут в мусоре рыться. Мы мусор закопали?
– Нет, – сказал Петя.
– Ну тогда спокойной ночи! – сказал Покровский, и слышно стало, как в своей палатке он перевернулся на другой бок.
Папа осторожно выпутал из спальника руку и выключил фонарик. Минута прошла в чуткой тишине, а потом сквозь тишину пробился дрожащий голос Риты, про которую думали, что она давно уже спит:
– Мы уже плисли в поход? Да? А тепель посли домой!
Это была, пожалуй, самая длинная фраза, которую Рита выговорила за весь сегодняшний день. Ну или одна из самых длинных.
Глава семнадцатая
«Ласковые струи»
– Зачем ты это сделал?
– Да ты же сам мне сказал!
– А зачем ты меня послушал?
папа Гаврилов
Утром все проснулись от крика Нины, что Серафим потерялся. Все высыпали из палаток и увидели Нину. С руки у нее свисал пустой спальник. Временами она встряхивала его, чтобы показать, что Серафима внутри нет.
– Это точно его спальник? – спросил Петя.
– А чей еще?
– А где кабан?
– Какой кабан?
– Тьфу… Я оговорился. Я хотел сказать, что Серафима утащил кабан.
На Петю замахали руками и доказали ему как дважды два, что это полный бред. Кабан, даже самый голодный, не таскает детей, а уж если таскает, то вместе со спальником. Но доказав это, все взволновались еще больше. Принялись бегать вокруг стоянки и кричать «Серафим!».
Через полчаса Серафим обнаружился за ручьем на старой рябине. Он спокойно сидел и ждал, пока его спасут. Оказалось, что Серафим снимал с дерева кошку. Ту самую, дикую, которая вчера от них убежала. Когда Серафим вскарабкался на дерево, кошка, как оказалось, не нуждавшаяся в спасении, спрыгнула и исчезла, и тут выяснилось, что уже Серафим не может слезть, потому что тонкие ветки, на которые он наступал, когда залезал, сломались. В результате Серафим сидел на дереве и размышлял о чем-то возвышенном.
– Съезжай по стволу! – велел ему Андрей.
– Нет! – отказался Серафим.
– Почему?
– Потому что я боюсь!
– А как не боишься?
– Так не боюсь! – Серафим глубоко вздохнул, разжал руки и свалился. Он лежал на траве, сложив на животе руки, и смотрел в небо.
– Я упал! – сообщил он.
– И как тебе? Хорошо упалось? – спросил Петя.
Серафима подняли, отряхнули от хвои и, убедившись, что упалось ему достаточно благополучно, за руки повели в лагерь, пока он опять куда-нибудь не утратился.
И снова они шли, шли и шли. На этот раз уже, правда, карту держал папа Гаврилов, а навигации не было вообще, потому что смартфон у Покровского разрядился. Виноват в этом был Саша, который проснулся в пять утра, вытащил из палатки Покровского смартфон и играл на нем, пока батарея окончательно не села.
– Как ты пароль узнал? – стонал Покровский.
– Я видел, как ты его набираешь.
– Я при всех не набираю!
– А я издали подкрался, ты меня не видел! – объяснил Саша.
Долгое время местность не совпадала с картой, и тропа совсем было исчезла, но потом им повезло и они вышли на гору. На вершине горы был знак обозначения высоты, и такая же гора оказалась и на карте. С одной стороны гора была пологой, но обросшей плотными колючими зарослями, через которые можно было пробраться только на четвереньках, с другой – совсем отвесной. Кроме того, примерно в центре гора имела углубление, делавшее ее похожей на коровье копыто.
