В фойе Рита увидела стол с сувенирами и устроила сцену на тему «Купи, купи!». К ней присоединились Саша с Костей и морально нестойкая Алена. К счастью, все они побаивались Катю, которая заявила, что тогда им не купят мороженое, которое им и так, скорее всего, не купят, потому что у всех болит горло.
На обратном пути Рита уснула в коляске. Костя тоже уснул, а потом оказалось, что уснул и Саша, улегшийся на нижний багажник. Везти спящих детей было значительно проще, не считая того, что Костя теперь сваливался, не помещаясь в коляске вместе с Ритой. Его пришлось взять на руки.
Вика всю дорогу скакала как лошадь. Показывала рысь, галоп, полугалоп и иноходь. Она настолько увлекалась лошадями, что даже в школе на физкультуре бегала как лошадь, выводя из себя учителя. Катя ворчала и поучала папу, что надо покупать не много маленьких мороженых, а одно большое, потому что так выгоднее.
Петя опять шел по навигатору в телефоне и пытался доказать, что навигатор неправильно считает метры, потому что не понимает разницы между газоном и тротуаром. И вообще думает, что тут есть дом, а на самом деле нет.
Папа внезапно остановился.
– Стоп! – сказал он. – Мне просто интересно! Хоть кто-нибудь из вас запомнил, что он видел в музее? Ну, кроме мин и пушек? Ну хоть когда был основан город? Или хоть какими народами?
Петя озадаченно умолк, после чего буркнул, что да, он видел вазу, в которую спрятаться хотел. И пулеметы всякие. А другое – да, действительно просмотрел.
Потом они пришли домой и стали сгружать детей с коляски, стараясь никого не разбудить, поскольку разбуженные дети скандалят всегда громче тех, которые вообще не спали. Оказалось, что мама уже проснулась и, пока они ходили, ухитрилась наклеить обои еще на целую стену и приготовить обед.
– Как хорошо! Завтра вы тоже уйдете в музей на целый день! – мечтательно сказала она.
– Ага! Уже бежим! – ответила Катя. – Ну, в смысле, я хотела сказать, что мы обдумаем твое предложение!
Глава одиннадцатая
Рита записывается в щеночки
Лучший способ проверить, искренне ли страдает человек, – уйти от страдающего в другую комнату. Если страдающий пойдет за тобой и там продолжит орать или будет укладываться на полу, выгибаясь и стуча ногами, то это повод задуматься.
Йозеф Эметс, венгерский философ
Утром Алена стояла у кухонного стола и, глядя в растрепанный молитвослов, громко бубнила:
– Да приедет Царствие Твое!
Саша перестал бегать на четвереньках и заинтересованно задрал голову.
– Куда-куда приедет? – спросил он.
– Не «приедет», а «приидет». Придет, в смысле! – объяснила находившаяся рядом Вика.
– А почему она вот сказала «приедет»? Она совсем глупая, да? – допытывался Саша.
У Алены слезы брызнули из глаз:
– Чего ты ко мне пристал, малявка? Ты вообще читать не умеешь!
– Бе-бе-бе!
Алена не выдержала и бросилась на Сашу с кулаками. Саша втянул голову в плечи, закрыл глаза и стал отмахиваться.
– Ну-ну, спокойно! Брек! – сказал Петя, разнимая их.
Алена затопала ногами и убежала наверх. Жалостливая Вика хотела побежать за ней, но Петя увидел проблему под другим углом:
– Ей сейчас выгодно обижаться, потому что молитвы можно не дочитывать. Она через две минуты вернется, спорим на штуку?
Петя обожал спорить, и, как правило, почему-то «на штуку», но с ним никто никогда не спорил, потому что денег ни у кого не было. Ну, кроме Саши и Кости, которые уже проспорили Пете многие миллионы, но пока не отдавали. Видимо, Петя ждал момента, пока они вырастут и разбогатеют, чтобы напомнить им о долге.
Хлопнули ворота. Это мама приехала на велосипеде с рынка. Все сразу бросились к ней смотреть, что она купила. Мама прыгала на одной ноге, пытаясь перекинуть другую через раму велосипеда. Все висли у нее на пакетах и засовывали туда руки, а некоторые даже и головы.
Алена тоже бросилась проверять, что мама привезла.
– Минуту! Ты обижена! – напомнил ей Петя, но Алена только ногой от него отмахнулась. Нашла горячую французскую булку и стала делить ее с Сашей. Остальные прыгали на них сверху, крича «Отломи и мне!».
– Давайте я поделю честно! Вы даже ломать не умеете! – вызвался Петя, отнимая у них булку. – Ну вот! Теперь совсем другое дело! Так хорошо?
– Лучше не бывает! А теперь дай мне то, что ты сам себе поделил честно! – сказала Катя, отбирая у него корку.
Пока дети делили горячий хлеб, мама выкладывала из сумки продукты.
– Можно подумать, вас неделю не кормили. А потом ничего не будете есть! – ворчливо сказала она и тотчас, вспомнив о чем-то, радостно добавила: – Там у вашей Табуретки щенки! Она их гулять вывела.
– Почему это Табуретка наша? Ты не разрешила ее взять! – возмутилась Катя, не успев толком дослушать. Потом смысл слов дошел до нее и с криком «ЧТО?! ЩЕНКИ?!» она сорвалась с места, не подумав даже обуться. За Катей летели Костя, Вика, Алена и Саша. Последним, сунув руки в карманы, шел Петя и притворялся, что ему неинтересно и он выше этого.
– Возьми с собой Риту, раз ты себя все равно заставляешь идти! – сказала мама.
– Ну ладно, мелочь, пошли! – великодушно согласился Петя и посадил Риту на плечи.
Рите на плечах ужасно понравилось, и она радостно завизжала, на всякий случай для страховки вцепившись Пете в волосы. Мама, правда, опасалась, что Петя снесет Риту о верх ворот, но он присел. В окно было слышно, как Петя снисходительно поучает Риту:
– За уши держи! За уши мной можно управлять! Поняла? Вправо тянешь – я вправо иду! Влево – влево… Что ты делаешь? Не плюй мне на голову, а то дам по лбу!
– По лбу! По лбу! – радостно закричала Рита.
Она вечно так делала. Когда ей было хорошо, она ходила за кем-нибудь следом и, не зная, как выразить свой восторг, повторяла за ним какое-нибудь слово. Часто самое нелепое и случайное из сказанных. Например, «нос» или «шторы».
Мама смотрела из окна, как дети бегут мимо почтовых ящиков. На семь человек было четыре пары шорт, одно платье, одна юбка, одни памперсы, одна сабля, четыре пары тапок, одни резиновые сапоги, одна бейсболка и одни босые ноги.
Они добежали до узкого въезда, который папа когда-то не мог найти на машине, и остановились. Здесь на улице-«восьмерке» была маленькая пасека, огороженная трехметровым забором из ржавого железа. За забором стоял трактор, который уже много лет никуда не выезжал, и три или четыре улья. Если смотреть в щелку, можно было увидеть, как гудят у ульев пчелы.
