Подъезжали и подъезжали машины. Здесь оказались не только азербайджанцы, в Дербенте были большие вопросы относительно того, как дальше жить и существовать, хотя бы потому, что большую долю в доходах составляет коньяк, и никакого другого рынка для него, кроме России, не существует – в Грузии свои коньяки, а в мусульманские страны коньяк не продашь. Власть в Махачкале привычно больше слушала себя, чем регионы, а регионы вынуждены были только догадываться, в какую сторону качнет. Ну и заносить – чтобы качнуло в нужную. А как же…
– Аслан Ахатович…
Мэр города почтительно склонился к столу.
– Прошу вас…
– Все прибыли?
– Нет… на секундочку…
Он встал из-за стола.
– Сюда…
Они вышли из ресторана, мэр достал из кармана ключи с сигналкой. Новенький, блестящий бело-лунным лаком «шестисотый» «Мерседес» приветственно моргнул фарами.
– Мы должны куда-то поехать?
– Аслан Ахатович… мы знаем, что у вас сегодня день рождения, поэтому… от лица, так сказать, всего делового сообщества Дербента просим…
– Али Даниярович…
В голосе Аслана послышался холодок.
– У меня сегодня нет дня рождения.
– Да? Простите… просто мы подумали.
– Неправильно подумали.
– Простите… еще раз простите – но разрешите тогда узнать…
– Али Даниярович…
…
– У меня нет дня рождения. С тех пор как я стал министром юстиции. И отныне это будет правилом. У государственных чиновников нет дней рождения. Вы все поняли?
За столом стихал шум, выпили по одной. В мусульманском Дербенте, в городе, где похоронены ансары Пророка, делали отличный коньяк и не видели ничего плохого в том, чтобы сопроводить трапезу рюмкой-другой. Это было одной из составных частей легенды о Дербенте – городе, которому пять тысяч лет…
– Господа… – наконец поднялся мэр, – я с радостью предоставляю слово министру юстиции Дагестана, уважаемому Аслану Ахатовичу Дибирову…
Аслан поднялся.
– Уважаемые… – сказал он, – все вы старше меня, и согласно нашим традициям, не я вас должен учить и говорить вам что-то, а вы меня. Я и не буду вас учить. Я просто поделюсь своими мыслями относительно будущего нашей республики – а вы донесете эти мысли до тех, до кого сочтете нужным.
На дворе двадцать первый век. Это век, в котором нельзя отгородиться от всего мира стеной и думать, что они там живут так – а мы будем жить так, и нам на все плевать. Россия отказалась от нас, но у нас есть уникальный шанс, какой дается не всякому, – построить такую страну, в которой было бы не стыдно жить нам и нашим детям. Это путь, по которому тяжело, спотыкаясь, идет Грузия. И это путь, по которому должны пройти мы.
Вспомните день размежевания. Это произошло не так уж и давно. Вспомните, чем он вам запомнился…
…
Мне он запомнился нагруженными машинами в Махачкале. Мы получили независимость – и в этот же день люди, погрузив то, что могли, на машины, ринулись в Россию. И среди них были не только русские – наших было намного больше, чем русских. В этот день я испытал стыд, какой не испытывал никогда в жизни. Я не испытывал стыда, когда сбежало начальство – они не хотели отвечать за то, что творили, вот и сбежали. Я не испытывал стыда, когда на моих глазах разбегалась полиция – они тоже во многом виноваты. Но я испытывал стыд, когда видел, как люди бегут с родной земли на чужую. Еще ничего не произошло плохого – а они уже бежали. Это значит, что люди не верили в нас. Совсем.
И, оглядываясь назад, я все чаще задаю себе вопрос: а может, они были правы?
Посмотрите на нас!? Посмотрите, чем мы занимаемся, о чем мы говорим? Мы говорим о том, что Россия должна нам, а как насчет всех городов, дорог, плотин, электростанций? Может быть, нам стоит заплатить за все это России? Посмотрите, как живут страны на Ближнем Востоке, там, где не было России. Многие из вас ездили в Мекку – и заметили только небоскребы, но заметили ли вы, что в такой богатой стране нет ни одной железной дороги…
За столом поднялся недовольный шум. Аслан знал, что люди будут недовольны, и сознательно обострял ситуацию.
– …Я говорю не о том, что надо платить России. Я говорю о том, что есть то, что оно есть, и плохое и хорошее, мы получили не самую плохую землю, нашу, родную землю со всем, что на ней есть, и от нас зависит, как мы будем жить дальше.
Аслан глотнул воды из стакана и перевел дух.
– Уважаемые. Я знаю, что за этим столом сидят люди разных национальностей. Но все они хотят добра своей земле и своим народам. Я понимаю то, что многие границы проведены неправильно, без учета национальных особенностей. Но сейчас есть то, что есть. В Европе тоже большинство границ проведены совсем не так, как там живут народы. И Европа долго и страшно воевала, пока через боль, кровь и страдания не пришла к решению – границы не имеют значения вовсе. Сейчас в Европе нет границ, и люди просто ездят друг к другу в гости, не обращая внимания на то, где начинается одна страна и заканчивается другая. То же самое мы должны предлагать своим соседям. Всем своим соседям, какие бы исторические обиды у нас друг на друга не были. Более того – я убежден, что если в России построят демократию, то рано или поздно и та граница, та стена, которую русские сейчас возводят в страхе перед нами, – она рано или поздно будет разрушена, как разрушена была Берлинская стена…
Здесь Аслан немного слукавил: он не верил в то, что русские поступили так из-за страха – скорее всего, их правительство захотело дешевой популярности, и сокращения расходов – сбросить балласт в виде проблемных горных и нищих территорий и жить припеваючи. Но он сказал это, чтобы польстить своим землякам.
– Нам надо выбрать путь. Каким путем мы пойдем – путем на Запад или путем на Восток. Я всегда верил в то, что Дагестан, с его древними традициями братств, демократичен по крови, по сути своей. Но теперь я смотрю на свою землю, на свой народ и удивляюсь – куда мы идем?! Неужели первоочередное – это начинать требовать земли у своих соседей? Неужели у нас нет голодных, нет бездомных, нет больных? Нет наших детей, детей наших народов, которые скитаются по горам в поисках тропы, ведущей к Аллаху, к истине, но неизменно попадающие лишь на тропку, идущую к самому Шайтану? Неужели требовать землю у соседей – это первое, что мы должны сделать?
…
– Посмотрите на то, что происходило и происходит в Махачкале! Когда у наших соседей взорвали Баку, погибли ни в чем не повинные люди – у нас были люди, которые радовались этому, устроили зикр на площади. Ни шариат, ни просто закон доброго соседства не говорит о том, что надо радоваться беде соседа. А если выяснится, что это лезгины взорвали? Как нам смотреть друг другу в глаза, как нам жить с этим?!
…
– Я призываю каждого сказать азербайджанцу: ты брат мой, мы живем на одной с тобой земле, в одних горах. Твоя боль – моя боль. Твоя скорбь – это моя скорбь. Иначе мы и сами не заметим того, как окажемся в пещерах, как дикари…
