Магомед, трезвый, подумал, что рядом с ними нет Аллаха. И от Аллаха в этом разговоре нет ни капли. Скорее, здесь лицемерие, достойное самого шайтана.
Так они два дня ничего не делали, потом привезли оружие – пикапом. Оружие разгрузили и решили сделать амаль – напасть на полицию в районе.
Поехали на том же самом пикапе, все вместе. И на «Патриоте».
На следующий день они решили, что раз они здесь на джихаде, то надо сделать амаль. Если говорить юридическим языком – совершить теракт.
Утром амиры, полечившись от больной головы ударными дозами кофе, собирались на первом этаже дома. У всех болела голова. Ислам маялся еще и животом.
– Хизри… – проговорил он, кривясь, – ты чем таким нас кормил? Что это за мясо было, наверное, не халяльное.
– Как не халяльное, его все ели, клянусь Аллахом, чистый халяль. Просто ты баранину ел, потом кофе, а потом к кофе холодную воду. Баранину нельзя с холодной водой, можно умереть от заворота кишок
– О, Аллах, даруй мне облегчение, сделай тяжелое легким…
Ислам бросился в туалет, вернулся немного повеселевшим.
– Ислам, брат, я придумал. Надо РОВД взорвать, оружейный комната захватить. Сразу и оружие для братьев добудем.
Ислам поцокал языком.
– Нельзя, брат.
– Это почему?
– Потому что нам тут жить еще. Все менты наши, тут их родственники живут. Нельзя нам тут жить.
– А администрация?
– Там тоже свои. А дядя Абдулбакир даже наш, он в хадж ездил.
– Брат, а как нам тогда джихад делать, если все нельзя!
– Ну, давайте на погранзаставу нападем.
Ислам приуныл. Напасть на погранзаставу – совсем не то, что напасть на райотдел. В погранцы чаще всего отбирают лучших, у них и автоматы есть, и гранатометы, и связь есть. Нет, с погранцами связываться опасно.
– Лучше с погранцами пока не делать, – осторожно сказал он, – а еще что-то есть?
– Еще? А кстати, я видел, тут один маймун
[83] солдат в части берет и на работы возит
[84], строит там виллу себе. Они без оружия будут, но в форме.
– Машалла! – обрадовался Ислам. – Так и сделаем…
На джихад взяли ту машину, на которой они приехали, а Хизри поехал на отцовской, на «Ландкрузере». Он первым и ехал, потому что остальные не знали, куда ехать.
Машины согнали с дороги и поставили в кустах, так что с того места, где они были, был виден какой-то населенный пункт. Магомед машинально отметил – несмотря на небольшой размер, населенный пункт богатый, судя по количеству спутниковых тарелок, и есть пара высотных зданий, с каких их можно достать. Это нехорошо – Сирия научила его всегда оценивать позицию не только по удобству, но и по опасности.
Засада была простой – машина тут поворот делала, скорость снижала. Работы для снайпера не было совсем.
– Брат, – обратился Магомед, – я в машине посижу, мне с моей винтовкой тут делать нечего. Машину постерегу.
Ислам недовольно кивнул:
– Хорошо.
Магомед сел в машину, включил кондиционер. Приятная прохлада не принесла умиротворения – скорее наоборот. Начиная с Турции, он все больше и больше убеждался в том, что они делают что-то не то.
Медленно текли минуты.
Кто они? Воины Аллаха или слуги Шайтана? Что они несут? Совершенство таухида или разорение и смерть?
Ради чего они сейчас сделают то, что задумали?
Раздумья, черные и мрачные, прервал заполошный треск автоматных очередей…
Он какое-то время сидел, сцепив зубы, потом решил все-таки пойти. Какое-то болезненное любопытство влекло его пойти и посмотреть на то, что они натворили…
Когда он вышел, все было уже кончено. Старая «газелька» стояла на обочине, разбитая автоматными очередями. Водителя уже обыскали, сейчас он валялся в пыли, и кровь его была черной-черной. Братья вытаскивали убитых солдат, вся вина которых была в том, что они носили форму и их продали их же собственные офицеры, бросали на обочину, в ряд, а Хизри носился с камерой и снимал. Потом они встали рядом с убитыми солдатами, Хизри начал снимать.
– Такбир! – крикнул Ислам.
– Аллаху акбар!
– Такбир!
– Аллаху акбар!
– Такбир!
– Аллаху акбар!
– Все, поехали, – сказал Ислам.
– Подожди… надо селфи сделать.
– Что?
– Ну селфи. В Фейсбуке выложим, там сбор объявим. А… шайтан. Палку забыл.
– Палку?
– Ну, палку для селфи. Как теперь снимать?
– А без нее нельзя?
– Нельзя… шайтан…
Они обернулись и увидели Ислама.
– Эй, брат, на телефон нас сними, ради Аллаха.
Ислам подошел ближе.
– Да, подожди… подними повыше. Извини… тебя там не будет.
– Магомед не обидится, – сказал Ислам, перехватывая автомат и поднимая указательный палец в типичном ваххабитском жесте, – он скромный.
Еще через пару дней они обстреляли полицейскую машину на трассе – та не была бронирована, и все полицейские погибли. Потом поехали в соседний район и там выстрелили из гранатомета по зданию районной администрации.
Магомед не понимал такой джихад. Если так подумать, то это и не джихад вовсе. В Сирии, в Ираке, в Дагестане, по крайней мере, было все понятно – вот менты, вот армия. Вот мусульмане, которых они притесняют. Ради того, чтобы не было этих притеснений, и ведется джихад. А тут он ведется ради чего?
Понятно, что если есть притеснения – то это джихад вынужденный. А как назвать то, что они делают, – мусульмане пришли в другую страну, тоже мусульманскую, начали нападать на полицейские участки, органы власти – зачем? Ну, хорошо, они не правят по шариату, но разве местные мусульмане так уж угнетены? Вот их хозяин – хорошо он угнетен, если он покупает виллу за три миллиона долларов в Дубае! Каждому бы правоверному такого угнетения, и побольше! Здесь живут мусульмане, им никто не запрещает исповедовать ислам, и у них нормальное государство, с домами, дорогами, светом, машинами. А они вломились сюда без спроса и начали убивать.
Почему им приказали сделать это? И джихад ли это? Или это бандитизм, прикрытый словами о джихаде?
Ответ на свой вопрос Магомед получил в один прекрасный день, когда он встал (ночью были в засаде, но впустую), спустился вниз и увидел, что окна почему-то занавешены, везде полумрак, а на одной из стен висит черное полотнище и на нем флаг «Исламского государства».
