Потянувшись к телефону на тумбочке, она набрала рабочий номер Энтони Кэрролла в Вашингтоне. Длинные гудки. Попробовала домашний номер – никто не ответил и там. Может быть, что-то случилось? «Нет, нет, – ответила себе Элспет, подавляя тошнотворную волну страха, – не о чем волноваться. Он просто едет на работу. Позвоню еще раз, через полчаса – тридцати минут-то ему точно хватит».
Принимая душ, она вспоминала Люка и Энтони в молодости, когда познакомилась с ними обоими. До войны они учились в Гарварде, она в Рэдклиффе
[2]. Оба парня пели в Гарвардском клубе любителей хорового пения: у Люка был очень недурной баритон, у Энтони – чудесный тенор. А она руководила женским хором Рэдклиффа и организовывала с Гарвардcким клубом совместные концерты.
Люк и Энтони, неразлучные друзья… Странная пара. Оба высокие, спортивного сложения – но на этом сходство кончалось. «Красавец и Чудовище» – прозвали их девчонки из Рэдклиффа. Красавец – это, конечно, Люк: с черными кудрями, неизменно элегантно одетый. Энтони, с длинным носом и тяжелым подбородком, всегда в измятом и плохо сидящем костюме, на красавца никак не походил, но очаровывал девичьи сердца своей энергией и легким веселым нравом.
Быстро приняв душ, Элспет накинула халат и села за туалетный столик наносить макияж. Рядом с карандашом для век она положила наручные часы, чтобы перезвонить Энтони ровно через полчаса.
Тогда, во время знакомства с Люком, она тоже сидела за туалетным столиком в одном халате. Вышло это так: несколько гарвардцев, угостившись спиртным, решили совершить набег на женское общежитие Рэдклиффа. Поздно вечером влезли в открытое окно на первом этаже, чтобы стащить пару-тройку девичьих трусиков – обычное развлечение студентов тех времен. Странное дело, подумалось Элспет: ни она, ни другие девушки совершенно не боялись подвыпивших парней – самое большее, опасались лишиться деликатных предметов туалета. Наверное, и в самом деле люди в те времена были невиннее, чем сейчас?
Какой-то счастливый случай привел к ней в комнату Люка. Оба они специализировались по математике и часто встречались на занятиях. Лицо парня скрывалось под маской, но Элспет узнала его по одежде: ирландский серый твидовый пиджак и уголок платка в красную крапинку, торчащий из нагрудного кармана. Она улыбнулась и указала рукой на шкаф, сказав только: «В верхнем ящике». Он выбрал белые шелковые трусики с кружевной отделкой, и Элспет ощутила укол сожаления – трусики были дорогими. Зато на следующий день Люк пригласил ее на свидание.
Она постаралась отвлечься от воспоминаний и сосредоточиться на макияже. Ночью Элспет плохо спала, и привычные, отработанные до автоматизма движения давались с трудом. Тональный крем, скрывающий следы усталости, бледно-розовая помада на губы. Она окончила Рэдклифф, у нее степень по математике – и все равно все ждут, что на работе она будет выглядеть как куколка!
Элспет расчесала волосы – рыжевато-каштановые, по моде подстриженные до подбородка. Быстро натянула спортивное платье без рукавов, в зелено-коричневую полоску, застегнула широкий кожаный пояс.
Прошло ровно двадцать девять минут.
Чтобы чем-то занять последнюю минуту, она задумалась о числе 29. Простое число – не делится ни на что, кроме единицы и самого себя, – но в остальном не слишком интересное. Единственное его необычное свойство – то, что 29 + 2х2 остается простым числом для любого значения х вплоть до 28. Она мысленно выстроила ряд чисел: 29, 31, 37, 47, 61, 79, 101, 127…
Пора! Элспет сняла трубку и снова набрала номер кабинета Энтони.
Никто не ответил.
1941
Элспет Туми влюбилась в Люка, как только он ее поцеловал.
По большей части парни из Гарварда совершенно не умели целоваться. Одни впивались тебе в губы так, что, казалось, вот-вот останутся синяки, другие разевали рот, словно в кресле зубного врача. Но когда ее поцеловал Люк – а было это в пять минут первого на тенистом заднем дворе общежития, – поцелуй его был страстным и нежным. Он ласкал губами не только ее губы, но и щеки, веки, горло; кончик языка осторожно проник меж ее губ, словно спрашивал позволения войти, – и у Элспет не возникло даже мысли ему отказать. А позже, у себя в комнате, она смотрела в зеркало на свое раскрасневшееся, счастливое лицо и шептала: «Кажется, я его люблю!»
Это было полгода назад. С тех пор ее чувство только окрепло. Оба учились на выпускном курсе и виделись почти каждый день. В будни встречались за обедом или выкраивали время, чтобы позаниматься вместе пару часов, ну а в выходные почти полностью принадлежали друг другу.
Немало девушек из Рэдклиффа обручались на выпускном курсе – со студентами из Гарварда или с молодыми преподавателями. Дальнейший путь их был прост и понятен: летом – свадьба, затем долгий медовый месяц, переезд в отдельную квартиру, работа. Через год или около того – первый ребенок.
Люк о свадьбе не заговаривал.
Сейчас, сидя рядом с Люком в отдельной кабинке бара «У Фланагана», Элспет не сводила с него глаз. Он был погружен в спор с Берном Ротстеном – высоким и тощим аспирантом с суровой, даже мрачной физиономией и пышными черными усами. Темные кудри Люка падали на глаза, и, увлеченно жестикулируя правой рукой, левой он порой привычным жестом откидывал их со лба. Когда он станет старше и найдет себе респектабельную работу, думала Элспет, ему, наверное, придется помадить волосы, чтобы они не лезли в глаза. А жаль – с непослушными кудрями он выглядит так сексуально!
Берн, как и многие студенты и преподаватели в Гарварде, был коммунистом.
– Твой отец – банкир! – проговорил он с отвращением. – И сам ты будешь банкиром. Разумеется, для тебя ничего нет лучше капитализма!
Элспет заметила, что к щекам Люка прилила краска. Только на прошлой неделе в журнале «Тайм» опубликовали статью, из которой явствовало, что отец Люка – один из десяти миллионеров, сумевших сколотить себе состояния во время депрессии. Однако Элспет догадывалась: Люк краснеет не потому, что его обозвали сынком богача, а потому, что любит свою семью и не хочет терпеть даже завуалированных обвинений в адрес отца. Ей тоже стало обидно за него, и она с жаром возразила:
– Берн, мы не судим людей по их родителям!
– Не вижу ничего плохого в работе банкира, – добавил Люк. – Банки помогают начинать свое дело и создавать новые рабочие места.
– Ага, как в двадцать девятом!
– Все совершают ошибки. Да, иногда банки кредитуют не тех, кого следовало бы. Но, знаешь, солдаты на войне тоже иногда стреляют не в тех – однако я не говорю, что ты убийца!
