Люк нахмурился.
– Да, кажется, помню… – Он потряс головой. – Ох, ну и сны мне снились! – И направился к телефону. – Ресторан? Будьте добры мне в номер бифштекс на косточке, с кровью, и яичницу-глазунью из трех яиц. И еще апельсиновый сок, тосты и кофе.
Билли нахмурилась. Никогда еще она не проводила ночь с мужчиной и не знала, чего следует ожидать поутру, однако поведение Люка ее разочаровало. Все было так неромантично, что казалось почти оскорбительным. Ей вспомнилось, как просыпались дома ее братья: обычно они тоже выползали из постели сонные, недовольные, бурчащие на весь свет – но их настроение улучшалось, как только на столе появлялся завтрак.
– Секундочку, – сказал он по телефону и повернулся к Билли: – Хочешь чего-нибудь?
– Да, холодного чая.
Он повторил заказ, повесил трубку и присел на диван с ней рядом.
– Я много всего наговорил тебе вчера.
– Уж это точно!
– Сколько мы разговаривали?
– Часов пять, не меньше.
– Извини.
– Не извиняйся! Пожалуйста, не извиняйся ни за что! – Глаза ее наполнились слезами. – Я никогда этого не забуду.
Он взял ее за руки.
– Я рад, что мы снова встретились!
Ее сердце подпрыгнуло в груди. Да, что-то подобное она и хотела услышать!
– Я тоже.
– Хотел бы я тебя поцеловать, но не знаю, стоит ли лезть с поцелуями в несвежем белье…
Словно какая-то пружина со щелчком распрямилась у Билли внутри, – и она с изумлением ощутила, что в трусиках становится горячо и влажно. Что это? Никогда раньше ей не случалось возбуждаться от простого разговора о поцелуе!
Однако Билли сдержала порыв. У нее была вся ночь, чтобы принять решение, но о таком она даже не задумывалась, а теперь боялась, что, едва прикоснувшись к нему, потеряет самоконтроль. И что дальше?
Война принесла в Вашингтон новую сексуальную свободу, но Билли новые поветрия не коснулись. До сих пор она не позволяла себе ничего лишнего – не собиралась позволять и сейчас. Сцепив руки на коленях, она чопорно проговорила:
– Разумеется, я не собираюсь тебя целовать, пока ты не оденешься.
Он бросил на нее скептический взгляд.
– Боишься за свою репутацию?
От иронии в его голосе она поморщилась.
– О чем ты?
– Вообще-то мы только что провели вместе ночь, – пожал плечами он.
– Я осталась только потому, что ты меня попросил! – воскликнула Билли.
– Ладно, ладно, не сердись.
Страсть мгновенно обратилась в раздражение и обиду.
– Ты просто рухнул от усталости, – сердито заявила Билли. – Я оттащила тебя на кровать. Ты попросил меня не уходить, и я осталась.
– Спасибо, я это ценю.
– Тогда не разговаривай со мной так, словно я вела себя как… как шлюха!
– Я ничего подобного не имел в…
– Нет, имел! Мол, за свою репутацию я могу не бояться – сильнее ее уже не испортишь!
Он шумно вздохнул.
– Послушай, что ты раздуваешь из мухи слона?
– Ага, хороша «муха»! – гневно откликнулась Билли. Она сознавала, что и в самом деле себя скомпрометировала – и от этого злилась еще сильнее.
В дверь постучали.
– Официант, должно быть, – сказал Люк.
Билли не хотела, чтобы официант увидел ее вместе с раздетым мужчиной.
– Уйди в спальню, – сказала она.
– Хорошо.
– И вот еще что: дай мне свое кольцо.
Он посмотрел на свою левую руку, где на мизинце блестело золотое кольцо с печаткой.
– Зачем?
– Чтобы показать, что я замужем.
– Но я его никогда не снимаю!
Это разозлило ее еще сильнее.
– Скройся с глаз! – прошипела она.
Люк исчез в спальне. Билли открыла дверь: перед ней стояла официантка с тележкой на колесиках.
– Пожалуйста, мисс, – проговорила она.
Билли покраснела: это «мисс» прозвучало как оскорбление. Она расплатилась, но чаевых не оставила – еще чего не хватало!
– Пожалуйста! – отрезала она и повернулась к официантке спиной.
Официантка вышла. За спиной у себя Билли услышала шум воды в душевой. Ее охватила усталость и отвращение. Всю ночь она была влюблена и счастлива – а теперь за несколько минут ее счастье рассыпалось в прах. Что случилось с Люком? Он всегда был таким внимательным, галантным… а теперь превратился в сущего грубияна!
Как бы там ни было, она чувствовала себя униженной. Через пару минут он выйдет из душа, и они сядут завтракать, словно супружеская пара. Вот только они вовсе не муж и жена, и от этой мысли Билли становилось все неуютнее.
Ладно, сказала она себе. Если меня все это не устраивает – почему я еще здесь?
Хороший вопрос.
Она надела шляпку. Может, оставить ему записку? Но тут шум воды прекратился. Сейчас Люк выйдет из ванной – в халате, пахнущий мылом, с влажными волосами, босиком, такой, что просто невозможно удержаться…
Нет, на записку времени не оставалось. Билли вышла из номера, тихо прикрыв за собой дверь.
Весь следующий месяц они встречались почти каждый день.
Поначалу он приходил в Корпус Кью отчитываться о своей работе. В обеденный перерыв разыскивал Билли, и они вместе шли в кафе или обедали бутербродами на берегу пруда. Люк вновь стал галантен и внимателен; рядом с ним Билли чувствовала, что он уважает ее и о ней заботится. Обида на его поведение в «Карлтоне» прошла. Наверное, думала Билли, он тоже никогда не проводил ночь с женщиной и, как и она, просто не знал, как себя вести. Он держался с ней как с сестрой; может, сестра и была единственной женщиной, до сих пор видевшей его в нижнем белье?
В конце недели Люк пригласил ее в кино, и в субботу вечером они вместе посмотрели «Джен Эйр». В воскресенье они катались на каноэ по Потомаку. В Вашингтоне в то время царил какой-то особый дух бесшабашного веселья. Город был полон молодых людей, едущих либо на фронт, либо с фронта домой в отпуск – людей, для которых страшная и безвременная смерть стала событием повседневным. Все они стремились играть, пить, танцевать и заниматься любовью, ибо знали, что другого случая может и не представиться. Городские бары были переполнены, и одиноким девушкам не приходилось беспокоиться о том, где найти себе кавалера на вечер. Союзники побеждали; однако радостные новости с фронта, что ни день, разбавлялись совсем иными – новостями о погибших и раненых родных, друзьях, товарищах.
Люк немного набрал вес и стал лучше спать. Он купил себе одежду по размеру: рубашки с короткими рукавами, белые фланелевые брюки и темно-синий фланелевый костюм, в котором встречался с Билли по вечерам. Из его глаз ушла затравленность, на лице появилась улыбка, а в повадках – мальчишеская веселость.
