Люк начал расстегивать на ней платье.
– Пожалуйста, просто порви! – прошептала Билли; она не могла больше ждать.
Он рванул – и пуговки посыпались на пол. Еще один рывок – и на пол полетело платье: Билли стояла в одном белье и чулках.
– Ты уверена, что этого хочешь? – серьезно спросил Люк.
– Да, да! – вскричала Билли, страшась, что он передумает в последний миг. – Пожалуйста, не останавливайся!
Он нежно уложил ее на кровать и лег сверху, приподнявшись на локтях и глядя ей в глаза.
– Знаешь, – сказал он, – у меня никогда еще никого не было.
– Не беда, – ответила она. – У меня тоже.
В первый раз все произошло быстро; однако вскоре обоим захотелось еще. На этот раз они занимались любовью неторопливо: Билли сказала, что хочет испытать все возможное, подарить ему все известные наслаждения, разделить с ним все, что могут разделить мужчина и женщина. Они занимались любовью два дня подряд, почти без перерывов, сходя с ума от страсти и горя, зная, что, быть может, никогда больше не увидятся.
В понедельник рано утром Люк улетел. Билли проплакала два дня.
А два месяца спустя она поняла, что беременна.
18.30
Ученые могут лишь гадать, какие температурные перепады предстоит вынести спутнику в космосе, в глубокой тени Земли или в пламени солнечных лучей, от которых его не защитит земная атмосфера. Чтобы снизить воздействие высоких и низких температур, конструкторы покрыли цилиндрическую поверхность спутника блестящими полосами окиси алюминия, в одну восьмую дюйма шириной, отражающими смертоносные лучи солнца, и добавили в обшивку стекловолокно, способное противостоять экстремальному космическому холоду.
– Да, мы с тобой были близки, – тихо ответила Билли, спускаясь вместе с ним по лестнице.
У Люка пересохло во рту. Он представил себе, как держит ее за руку, вглядывается в ее лицо, озаренное свечой, целует ее, смотрит, как соскальзывают с ее плеч бретельки лифчика. Эти мысли вызывали чувство вины – в конце концов, он женат! Но жену свою он даже не помнил; а Билли стояла перед ним – живая, смеющаяся, пахнущая чем-то чистым и сладким.
Они дошли до входной двери и остановились.
– Мы любили друг друга? – спросил Люк.
До сих пор в лице Билли легко читалось каждое ее душевное движение; теперь оно вдруг померкло, стало похоже на закрытую книгу, сквозь обложку которой ничего не увидишь.
– Разумеется, – ответила она вроде бы беззаботно, однако он уловил в ее голосе нотку то ли горечи, то ли тревоги. – Для меня никого больше не существовало.
Как он мог позволить ей уйти?! Это казалось страшнее, чем лишиться всех на свете воспоминаний!
– А потом ты передумала?
– Потом я повзрослела. И поняла, что никаких Прекрасных Принцев нет, а есть только мужчины, получше и похуже. Порой они надевают сверкающие доспехи, но, если приглядеться, нетрудно разглядеть на них ржавчину.
Ему хотелось узнать все, до мельчайших подробностей… Увы, пришлось бы задать слишком много вопросов.
– И ты вышла замуж за Берна?
– Да.
– Какой он?
– Умный. Других мужчин у меня не бывает – с дураками скучно. И сильный – достаточно сильный, чтобы бросить мне вызов. – Она улыбнулась тепло и задумчиво.
– Почему же вы разошлись?
– Из-за несовпадения ценностей. Берн, сражаясь за свободу, рисковал жизнью в двух войнах – гражданской войне в Испании и Второй мировой, и для него политика превыше всего остального.
Был еще один вопрос, интересовавший Люка… Он не знал, как спросить об этом обиняком, и решил пойти напрямик:
– А сейчас у тебя кто-нибудь есть?
– Конечно. Его зовут Гарольд Бродски.
Люк почувствовал себя глупцом. Конечно, у нее кто-то есть – как же иначе? Красивая разведенная женщина за тридцать – разумеется, мужчины должны у ее дверей в очередь вставать! Он грустно улыбнулся.
– А он – Прекрасный Принц?
– Нет. Просто хороший и умный человек, с ним легко, и он меня обожает.
Люк ощутил укол ревности. «Счастливчик этот Гарольд!» – подумал он.
– И, должно быть, разделяет твои ценности.
– Да. На первом месте для него семья – он вдовец и обожает своего сынишку, на втором научная работа.
– А чем он занимается?
– Химией. Я тоже обожаю свою работу, – улыбнулась Билли. – Может быть, в мужчинах я и разочаровалась, но в том, что касается раскрытия тайн человеческой психики, я по-прежнему идеалистка.
Эти слова напомнили Люку о его нынешних бедах: напоминание было острым и болезненным, словно внезапный удар.
– Хотел бы я раскрыть тайну своей психики!
Билли нахмурилась – и Люк не мог не отметить, как очаровательно она в задумчивости хмурит брови и морщит нос.
– Все это очень странно… Может быть, ты получил травму черепа, не оставившую видимых следов, но тогда у тебя должна болеть голова!
– А она не болит.
– Ты не алкоголик и не наркоман, это сразу видно. Если бы ты страдал от какого-то потрясения или длительного стресса, скорее всего я бы об этом знала – либо от тебя самого, либо от общих друзей.
– Остается…
Она покачала головой.
– Нет, ты определенно не шизофреник! Значит, не мог получать то сочетание электрошока и лекарств, которое приводит к…
Билли замерла на полуслове с открытым ртом.
– Что такое? – спросил Люк.
– Я только что вспомнила про Джо Блоу.
– Кого?
– Джозефа Беллоу. Мне сразу показалось подозрительным это имя, оно похоже на вымышленное.
– Кто такой Джозеф Беллоу?
– Пациент. Поступил к нам вчера поздно вечером, после моего ухода. Но по-настоящему странно то, что той же ночью его выписали.
– И что с ним было?
– Шизофрения… – Она вдруг побледнела. – О черт!
Люк начал понимать ход ее мыслей.
– Так ты думаешь, что этот пациент…
– Давай посмотрим его карточку.
Она повернулась и побежала назад, вверх по лестнице. Люк поспешил за ней. Вместе они вошли в кабинет с табличкой «Хранение документации». Здесь никого не было. Билли включила свет.
Открыв ящик, маркированный: «А – Д», Билли порылась в нем, извлекла одну папку и прочитала вслух:
– Белый мужчина, рост шесть футов один дюйм, вес сто восемьдесят фунтов, возраст тридцать семь лет.
– Ты думаешь, это я? – спросил Люк.
