То, что в словах адмирала была доля правды, разозлило Люка еще сильнее. С трудом сдерживаясь, он процедил:
– Вынужден вас предупредить: ваши слова для меня оскорбительны!
В бильярдной вдруг стало тихо; разговоры смолкли, все смотрели на них. Однако пьяный адмирал не замечал, какие тучи сгустились над его головой.
– Сынок, я живу на свете дольше тебя. Я знаю, о чем говорю…
– Простите, но сейчас вы говорите о том, чего совершенно не знаете.
– Да неужели? А тебе не приходило в голову, что я об этой девушке могу знать больше, чем ты?
В тоне адмирала звучала угроза, однако Люк был слишком зол, чтобы обратить на это внимание.
– Ни хрена вы не знаете! – с намеренной грубостью ответил он.
– Послушайте, – попытался вмешаться Берн, – может, хватит? Давайте лучше партию в бильярд…
Но адмирала уже ничто не могло остановить.
– Послушай меня, сынок, – пропыхтел он, положив руку Люку на плечо и наваливаясь на него всей своей тяжестью, – я ведь тоже мужчина, я все понимаю. Нет ничего дурного в том, чтобы разок-другой вставить хорошенькой шлюшке, если только…
Закончить ему не удалось. Люк резко развернулся и обеими руками толкнул его в грудь. Старик пошатнулся, выронив бокал, не удержался на ногах и тяжело плюхнулся на ковер.
– Заткнитесь, или я заткну вам рот кулаком! – крикнул Люк.
Энтони, белый как стенка, схватил Люка за руку.
– Ради бога! Что ты творишь?!
Берн втиснулся между ним и упавшим адмиралом.
– Успокойтесь немедленно! – потребовал он.
– Черта с два я успокоюсь! – кричал Люк. – Зовет меня в гости, а сам оскорбляет мою девушку! Ну нет, пора кому-то поучить старого дурака хорошим манерам!
– Говорю тебе, она шлюха! – перекрыл их голоса мощный бас сидящего на полу адмирала. – Кому и знать, как не мне – ведь это на мои деньги она сделала аборт!
– Аборт?! – не веря своим ушам, переспросил Люк.
– Ну да. – Он с трудом поднялся. – Энтони ее обрюхатил, а я тысячу долларов выложил, чтобы избавиться от маленького ублюдка! – Его лицо исказилось гримасой злобного торжества. – Что, будешь и дальше кричать, что я не знаю, о чем говорю?
– Вы лжете!
– Спроси у Энтони!
Люк повернулся к другу.
Тот покачал головой.
– Ребенок был не мой. Я так сказал отцу, чтобы он помог Билли деньгами. Но ребенок был от тебя, Люк.
Люк побагровел до корней волос. Пьяный старый адмирал выставил его полным идиотом! Он думал, что знает Билли, как самого себя, что ближе ее у него нет никого на свете – а она скрыла от него такое… такое… У него мог быть ребенок, но его девушка сделала аборт – и об этом знает весь свет, а сам он не знает! Люк был страшно унижен.
Он пулей вылетел из комнаты и бросился через холл в гостиную. Там никого не было, кроме матери Энтони: девушки уже ушли спать.
– Люк, дорогой мой, что случилось? – спросила миссис Кэрролл, увидев его лицо.
Люк ничего не ответил и выскочил вон, с треском захлопнув за собой дверь.
Он взбежал вверх по лестнице и свернул в восточное крыло. Найдя спальню Билли, открыл дверь и вошел без стука.
Билли раскинулась на кровати, обнаженная, с книгой в руках. Темные кудри ее волной спускались на грудь – и снова, как бывало уже не раз, у него захватило дыхание от ее красоты. Теплый свет настольной лампы придал ее коже золотистый блеск, и вся она – от аккуратного маленького плеча до изгиба бедра, от бедер до пальчиков ног с алым лаком на ноготках – казалась каким-то сказочным созданием. Но сегодня от ее красоты у него стало лишь горше на сердце.
Со счастливой улыбкой Билли подняла глаза на возлюбленного… И испугалась, увидев выражение его лица.
– Ты меня обманула! – вскричал Люк.
Билли села на кровати.
– Что ты! Никогда!
– Чертов адмирал сейчас заявил, что оплатил тебе аборт!
– О нет! – побледнев, прошептала Билли.
– Это правда? – кричал Люк. – Ответь мне!
Билли кивнула – и зарыдала, закрыв лицо руками.
– Так ты меня обманула!
– Прости! – сквозь слезы воскликнула Билли. – Я хотела ребенка от тебя – так хотела! Но я не могла с тобой связаться. Ты был во Франции, я не знала, когда ты вернешься, да и вернешься ли. Пришлось все решать самой. Ты не представляешь, как мне было тяжело!
– У нас с тобой мог быть ребенок! – не слушая ее, потрясенно проговорил Люк.
В мгновение ока настроение ее переменилось – горе обратилось в гнев.
– Только не надо пафоса! – с раздражением воскликнула она. – Когда ты меня трахал, то не задумывался, что будет дальше с твоей спермой. И сейчас не начинай – поздно, черт побери!
– Ты должна была мне сказать! Хорошо, тогда ты не могла со мной связаться – но должна была сказать позже, при первой же нашей встрече!
– Да, знаю, – вздохнула она. – Это Энтони меня убедил, что говорить не стоит. И никто бы ничего не узнал, если бы не треклятый адмирал Кэрролл!
От хладнокровия, с каким она рассуждала о своем обмане, у Люка потемнело в глазах.
– Я с этим жить не смогу, – сказал он.
Наступило короткое молчание.
– О чем ты? – робко спросила Билли.
– Ты меня обманула – и в чем?! Как тебе доверять?
На лице Билли отразилось страдание.
– Ты хочешь сказать, что между нами все кончено?
Он промолчал.
– Я вижу, – продолжала Билли. – Я слишком хорошо тебя знаю. Я права?
– Да.
Билли зарыдала с новой силой.
– Идиот! – воскликнула она сквозь слезы. – Что ты понимаешь! Что ты вообще знаешь о жизни, кроме этой проклятой войны?!
– Война научила меня, что главное в людях – верность.
– Чушь собачья! Ты даже не понял, что все мы в тяжелом положении начинаем лгать!
– Даже тем, кого любим?
– Особенно тем, кого любим! Потому что, черт побери, они нам не безразличны! Почему, как ты думаешь, мы исповедуемся священникам, собутыльникам, незнакомцам в поездах? Да потому, что нам на них плевать – и плевать, что они о нас думают!
Звучало убедительно – но сама эта убедительность бесила Люка сильнее прежнего. Билли не просто поступила подло – она еще и оправдывала свою подлость.
– Я смотрю на вещи по-другому, – холодно произнес он.
– Тебе повезло! – с горечью воскликнула она. – Ты вырос в счастливой семье, у тебя толпа друзей. И никогда не было большого горя, никогда тебя не отвергали. Да, на войне тебе пришлось нелегко; и все же тебя не пытали, ты не стал калекой и даже от страха особенно не мучился – для страха тебе недостает воображения. Никогда с тобой не случалось ничего плохого! Чего же удивляться, что ты не врешь? Разумеется, не врешь – как миссис Кэрролл не ворует хлеб в булочной!
