Доминго попытался сесть и ударить обидчика, но едва смог приподнять веко. Он не узнал голос, потому что видел его обладателя только на поле боя, ни разу не вел переговоры с ним за всю долгую войну и никогда не общался в мирное время. Однако не было сомнений, что он вспомнил верно. Человек, стоявший над ним, был не кто иной, как Могучий Марото, Пятый Негодяй Холодного Кобальта. Но только с тростью, которой он и тыкал в Доминго, – очевидно, черная повязка на его колене предназначалась не только для маскировки. – Эй, приятель, мы знакомы?
– Да… Я полковник… – еле выдавил тот, ибо ребра наверняка были сломаны, но тут воздух кончился.
Может быть, это последние слова Доминго Хьортта…
– Хм, – произнес Марото, прикусывая нижнюю губу и глядя сверху вниз на Доминго. – Нет. Извини, друг, не припоминаю тебя.
– Пятнадцатый полк, из Азгарота! – Ярость поборола агонию, и Доминго заговорил так же ясно, как ясно была видна вытекавшая из него кровь.
Они столько раз мерились смекалкой на войне между Кобальтовой Софией и империей, а этот долдон даже не запомнил его?
– Ага! – Марото заметно просветлел, щелкнул пальцами. – Встречались в Энсиферуме, как раз перед тем, как София пробралась в Диадему и поймала Калдруута на старый трюк «затаись и ударь»! Вы бы нас тогда раскатали, это точно, если бы не Хортрэп…
– Тринадцатый, – прошипел Доминго сквозь стиснутые зубы. – Тринадцатый встречал вас в Энсиферуме, не мы. Мы дрались при…
– Оттяпала!
В узком, с черными крапинками поле зрения полковника появилась угракарийка. Она держала нечто вроде огромного мокрого ковра, с которого капала на щеку Доминго кровь. Взглянув на имя, которое золовка вышила на его нагрудном кармане, она сказала:
– Плохие новости, полковник Хьортт. Похоже, Кобальтовый отряд только что разгромил вас наголову.
– Значит, наша взяла? – Марото понизил голос, наклонившись к лежащему Доминго. – Передайте королеве, что я не собирался… Ну, знаете…
– Пора идти! – позвал кто-то из чужаков.
– Давно пора! – сказала украгарийка и, помахав окровавленной рукой полковнику, двинулась прочь.
– Вы простите меня? – Марото виновато улыбнулся Доминго. – Конечно же, я вспомню, где мы встречались. Может быть, сразу, как уберусь отсюда.
– Проваливай, Марото!
– Ага, иду. Говорю же, я действительно сожалею… Полковник Хьортт, так? Больше не забуду, обещаю.
Доминго закрыл пульсирующий глаз: он всегда думал, что готов смотреть смерти в лицо, но с такой постыдной не желал иметь ничего общего. Убит в горах хищной тварью, которую мог бы и одолеть… Но истина заключается в том, что его прикончила глупость и трусость собственных солдат, которые позволили ворваться в лагерь стае демонских шавок-переростков, а заодно и горстке явных врагов. И вот теперь полковника Хьортта добьет человек, который даже его не помнит. Доминго попытался думать о покойном сыне, попробовал думать о жене, оставившей их обоих ради должности посла в Усбе, но в голове вертелась лишь одна мысль: как же чудовищно, что он зашел так далеко – только для того, чтобы…
– Полковник?
Хьортт приоткрыл глаз и немедленно пожалел об этом. Он так разбит, что не переживет этой ночи, и последнее, что увидел в жизни, – омерзительная рожа брата Вана. Анафема то попадал в фокус, то расплывался.
– Сэр, понимаю, вам трудно говорить, но кто эти солдаты, спасшие вас? Что бы ни случилось, я знаю, вы захотите выразить им благодарность.
– Они… покойники. – Язык казался даже тяжелее века.
Остановите их! Схватите! Враги!
Но он больше не произнес ни слова и той ночью, и в последующие несколько дней. Когда полковник наконец пришел в сознание и обнаружил у постели брата Вана, из него хлынуло накопившееся:
– Ты задержал их, Ван? Они в цепях? Марото и его шайка?
– Ммм… – Брату Вану не пришлось отвечать подробнее, так как Доминго издал протяжный стон. – Могу я вам чем-то помочь, полковник?
– Да, – сказал Доминго, попытавшись сесть и скорчившись от боли. – Ядом Черной Папессы. И если у вас имеются какие-нибудь демоны или чары, то ими тоже. Призовите свою языческую богиню, привлеките Обманщика, соберите все силы. Мы воспользуемся вашим оружием, Ван, и убьем каждого кобальта, кого найдем! Ни с кем не будем миндальничать!
Глава 10
Будь он проклят, этот мальчишка Мрачный. Чи Хён понимала, что он, пусть и немного, в нее влюбился, но дело не только в этом. Она не безнадежно глупа. Десятки людей заигрывали с ней, особенно когда ее маленькая банда наемников выросла достаточно, чтобы назваться Кобальтовым отрядом. Как только появится Кобальтовая империя, Чи Хён всех изобьет обухом топора, даже своих советников. Особенно советников.
Она не так зелена, чтобы считать, будто большинство этих авансов объясняется искренним интересом к ее уму, телу или душе, хотя воздыхатели оперировали всеми мыслимыми комбинациями первого, второго и третьего. Любой идиот может видеть, что ей осталось меньше года до окончательного завоевания Самота, и каждый понимает: возьмешь Самот – возьмешь империю. Более того, она, в отличие от ее духовной предшественницы, сделает это без всяких скитаний в глуши. То, на что Софии потребовалось десять лет, Чи Хён закончит быстрее чем за два года и не уморит голодом тысячи ее последователей.
Победа казалась неизбежной, и, уж конечно, с этим были как-то связаны попытки многих занять место в личной жизни Чи Хён – влезть до того, как она станет королевой и поймет, что люди липнут к ней только ради власти. Ага, нашли дуру!
Мрачный был не таким, но девушку привлекало не только его серьезное внимание, – в конце концов, кое-кто из других тоже, наверное, испытывал к ней искреннюю симпатию. Частично действовало его отношение – почтительное, но в меру. Возможно, оно объяснялось просто свинским невежеством, как при любом удобном случае предполагал Феннек, но Чи Хён казалось… подлинным, будто она и вправду без всяких усилий произвела на него мощнейшее впечатление. Ну, может, немножко она и постаралась, что у самой было ощущение, будто она постоянно пытается восхитить всех и каждого, заняв доспехи женщины, которую смерть произвела из генералов в богини. И все же в те спокойные тихие полдни, когда они вдвоем с молчаливым варваром попивали калди в ее шатре, она снова чувствовала себя собой – не Вернувшейся Софией, как хотели Феннек и остальные, и не принцессой Чи Хён Бонг Хвабунской, нареченной принца Бён Гу Отеанского и так далее, как хотел ее первый отец, а… просто Чи Хён. Ей не нравился подобный ход мыслей, но что-то в искреннем интересе Мрачного к ее настроениям, а не амбициям, к прошлому, а не будущему напоминало о том, как все могло сложиться… о том, что у нее было с Гын Джу.
Гын Джу. Теперь уже почти не больно думать о нем. Не то чтобы она, словно какая-то ненормальная девчонка, запала на первого же парня, полезшего ей под платье, – нет, она по-настоящему любила его и даже сейчас ловила себя на том, что выдумывает оправдания его двуличию, воображает причины, извиняющие его действия. Нельзя сказать, что после появления Мрачного Гын Джу вдруг забылся, ничего подобного. Сейчас она думала о нем даже больше, чем когда-либо раньше, и, самое странное, Мрачный поощрял ее в этом. Когда она рассказала об их отношениях и о том, как Гын Джу предал Чи Хён ее первому отцу, почти сорвав их побег из Хвабуна, он сочувственно кивнул и сказал:
