Абрам уставился на него, глядел сквозь, думая о своем. «Да, человек боится, – думал он, – но боится, когда у него есть что отнять. Что можно отнять у меня? Я потерял все. Впрочем, есть еще жизнь…»
После смерти Петра уж очень скоро переменилась судьба арапа. Какое-то время он был приставлен в учителя к внуку Великого Петра, сдружился с подростком. Но умерла и Екатерина, а власть каким-то образом попала в руки Меншикова. Абрам не раз был свидетелем его унижения Петром, ко всем своим недостаткам арап имел влияние на Петра Второго, являлся человеком удачливым и образованным. Этого было достаточно, чтобы Меншиков его терпеть не мог и под благовидным предлогом отправил Абрама на восточные границы:
– А вы, Абрам Петрович, поезжайте в Сибирь, – сказал он с унизительным внешним превосходством. – Да, не забудьте измерить Великую Китайскую стену – это мое вам задание…
Абрам, бросив перо в стену, сквозь зубы процедил:
– Проныра! Мерзавец!
– Чего? – встрепенулся Левка.
– Так, я не тебе, – заходил по избе Абрам. – Мне, Левка, бояться нечего. У меня осталась только жизнь, да она мне здесь не нужна.
– Вот гляжу я на тебя и диву даюсь. Ну, я, понятное дело, за что в Сибирь угодил. Захотел за раз нажиться, убил человека. Мне наказание положено. А за что тебя, Абрам Петрович, со мною на одну ступеньку поставили? За что тебя в Сибирь спровадили? Ты ж тоже свободы не имеешь, как я погляжу. Так за что тебя сюда?
«Действительно, а чем я отличаюсь от каторжника? – сам удивился Абрам. – Шагу без ведома ступить не имею права. Три года под неусыпным наблюдением… Три года! Ссылка».
– Я при деле в Сибири, – ответил он Левке. – Да и переведут меня скоро. Приезжал Рагузинский для переговоров с Китаем, обещал посодействовать.
– И когда ж он был?
– Год назад.
– Долгонько, – почесал в затылке Левка, затем взглянул из-под насупленных бровей на Абрама и с жалостью сказал: – Для такого человека, как ты, Сибирь – место гиблое. Что ж он не поторопится подмочь-то тебе?
– А вишь, чего за окном делается? Дороги замело – не проехать, не пройти. Весны надо ждать, весны…
Надежда… Она постепенно покидала его, Абрам сам не верил в то, что говорил. Он вернулся к чертежам на столе.
– Ты-то, Левка, дальше что надумал делать?
– А хочь в Китай подамся! Там, сказывают, тепло, зимы нету, а мужицкая сила везде надобна.
Послушали вьюгу. Сквозь ее злобные завывания Абрам услышал издалека нечто, похожее на музыку, потянуло теплом и красками, которыми рисовалась Франция. Зачем он уехал тогда? Левка, ложась и накрываясь тулупом, произнес:
– Ишь, завывает… Туго нынче путнику одинокому на дороге.
– Туго, не приведи господь.
И он, Абрам, одинокий путник, в пустыне из снега и тайги… И ему трудно, ах, как трудно, до отчаяния доходило, когда хотелось с жизнью расстаться. Где справедливость? Где она?
– Айда со мной, Абрам Петрович, в Китай? – вдруг приподнялся на локте Левка. – А? Вдвоем сподручней.
– Нет, Левка, я буду ждать весны. Рагузинский обещал…
– А как забыл?
– Не забыл, я знаю. Не мог он забыть.
Надежда… Она таяла, угасала, как свеча на столе, с которой Абрам не сводил глаз, остался лишь маленький огарок. Надо ждать весны… А ночи длинные… А дни одинаковые…
* * *
Положение Марины было аховое: на грани жизни и смерти.
В кабинете Георгия Денисовича находился подавленный Кирилл – серого цвета, сгорбленный. Даша держала его руку и с недоумением следила за спорившими.
– Я не оперирую знакомых, все ясно? – горячился Артур.
– Время, оно несется неумолимо, – словно не слышал его Георгий Денисович. – Жена Кирилла Львовича в тяжелейшем состоянии, ее готовят к операции, ждут вас. Я даю вам, Артур Иванович, в помощь еще бригаду травматологов.
– Нет, я сказал!
– Хочу напомнить вам о долге врача…
– Вы еще клятву Гиппократа прочтите наизусть. Я не могу оперировать жену глубокоуважаемого Кирилла Львовича, говорю при нем. Не могу!
– Это каприз, Артур. Нехорошо. Здесь сидят ваши друзья, они надеются…
– Да идите вы все…
Артур выскочил из кабинета, стал к окну, опершись ладонями о подоконник. Стиснув зубы, он пыхтел, как паровоз. Даша, выбежавшая следом, тронула его за плечо:
– Зачем так нервничать?
– Оставь меня, – дернулся он.
– Я не понимаю тебя. Ты же фанат своего дела и вдруг не хочешь спасти…
– Скажу честно: не хочу.
– Боже мой, Артур! Что ты говоришь! Это… цинично.
– Правда? – иронично удивился он. – А я думал, это нормально для человека, который не выносит другого, как я, например, Марину.
– Ты же врач.
– Сначала я человек. Живой. Когда-то она очень цинично разрушила мои надежды и отказалась помочь. Я тоже тогда был на грани. Тебе напомнить вечер после защиты диплома? Мариночка повисла на мне…
– Я помню. – Даша опустила глаза, ибо до сих пор ей стыдно, что не поверила тогда Артуру. – Но нельзя же быть таким жестоким и мстительным. Это не по-божески. Надо уметь прощать.
– Только не забивай мне мозги религиозным бредом. Прощение, смирение, кара – оставь их для статей. Я хирург. Ни в бога, ни в черта не верю. Когда я спасаю жизнь, мне не потусторонние силы помогают, а мои знания, опыт, талант – если хочешь. А в остальном – ничто человеческое мне не чуждо. От меня требуют благородства! А в отношении меня когда будут благородными? Одно то, что я родился от негра, вызывает у многих патологическую ненависть, у Марины в том числе. Ей недоставало благородства хотя бы скрывать это от меня, а когда она напивалась, вовсе язык распускала. Но я должен все забыть и бежать спасать ей жизнь. Ну и странный народец! Здоровы – ненавидят, помирают – зовут спасать. С какого хрена! Не хочу. Ну, не научился я прощать, поучительных примеров маловато.
– Артур…
Оглянулись – Кирилл. И видимо, слышал слово в слово. Артур набычился:
– Это нехорошее качество: подслушивать.
– Я не хотел, извини, – опустил тот голову, дальше говорил тихо, просящей интонацией: – Артур, Марина, конечно, дрянь… Нет, вы даже не представляете, какая она дрянь…
– Ну почему же, как раз я отлично представляю, – жестко сказал Артур.
– Еще она почти алкашка, – продолжал в том же духе Кирилл. – Последняя сука, каких свет не видел, подлая…
– Ребята, прекратите! Это мерзко! – возмутилась Даша.
– Это правда, – несмело возразил Кирилл. – Артур меня понимает, а ты, Даша… ты просто всего не знаешь. Думаете, мне легко с ней? Да она наизнанку меня вывернула. Но Марина – мать моих детей, и я… как бы это сказать… я привязался к ней…
