Тот неизвестный паренёк очень помог ему, когда сунул узелок с едой и пистолетом. Раньше, чем добрались до пересыльного лагеря, возможности бежать просто не было. Здесь командиров начали отделять от остальных. Капитан успел поделиться провизией, незаметно убрал оружие в широкие командирские галифе. Обрывки комбинезона он сбросил ранее. Ну, а вечером следующего дня их собрали и вывели с территории небольшой колонной: девять конвоиров и сорок семь пленных командиров РККА. Конечно, жаль было своих парней, но пока ничего сделать Кобелев не мог и мучился этим.
Наконец, они вошли под тень деревьев на лесную дорогу. Для побега ситуация была идеальная, и конвоиры тоже понимали это и усилили бдительность. Но всё же Кобелев смог незаметно достать пистолет и проверить, приведён ли тот к бою. Идущие рядом командиры насторожились и собрались, понимая, что сейчас произойдёт.
Хрустнул один выстрел, и почти сразу ещё три. Три конвоира, роняя карабины, упали, их тут же подхватили бросившиеся врассыпную пленные, но выжившая охрана открыла огонь, и Кобелеву пришлось залечь за мертвое тело и стрелять на поражение. Это позволило большей части командиров уйти, лишь трое сидели на дороге, прикрывая руками головы, и отказывались бежать, а пятеро убитых лежали рядом. Охрана хорошо стреляла. Однако и капитан не зря участвовал в полковых состязаниях, пятеро из шести убитых конвоиров были на его счету. На третьем магазине к Кобелеву сбоку подкрался молодой паренёк в форме вермахта и застрелил его. Кобелев умер с улыбкой на губах. Он сделал всё, что мог. Дал шанс другим командирам и надеялся, что у них будет возможность отомстить за него.
К вечеру я знал всю караульную службу охраны и даже прикинул свои дальнейшие планы, после чего вернулся в овражек, чтобы дождаться полной темноты. Тучи в небе висели с обеда, давая спасительную прохладу от палящего солнца, так что ночь, как и прежние, была безлунной. Планета помогала мне с вендеттой.
Как стемнело, я направился к аэродрому, толкая велосипед со всем имуществом. Заранее припасенной веткой я приподнял колючую проволоку и протащил велосипед под ней, вернул всё на место и поспешил к стоянке самолётов. В это время часовой должен идти к дальнему краю, и до его возвращения у меня есть минут десять. За это время я собирался поместить велик и все вещи в бомболюк самолета, который днём приметил для себя. Этот «хейнкель» вечером заправили, но бомбы подвесить не успели – закончилась рабочая смена, и оружейники оставили это на следующий день. Наши, кстати, подвесили бы. А эти аккуратисты.
Откинув дверцу, я пробрался в кабину и нажал на кнопку открытия бомболюка. Потом в бомболюке подвесил велосипед и остальные вещи. Едва-едва успел створки закрыть, как послышалось шарканье приближающегося часового, похоже, тот же хромой, что в обед дежурил. Тот потоптался неподалёку минут пять и снова пошёл мимо ряда стоявщих в линейку бомбардировщиков, а я продолжил работу. Дело в том, что после угона самолёта я мог не совершать посадку – вдруг придётся выбрасываться с парашютом? Не сбрасывать же велосипед, побьётся с вещами. Так вот, пока я лазал в кабине, обнаружил парашют, потом второй, видимо экипаж оставил. Парашюты трёх стрелков, скорее всего на их рабочих местах. Я не ошибся, это звено было дежурным. Один я приготовил для себя, а второй нацепил на велосипед, на который также были навьючены мои пожитки. А чтобы парашют штатно открылся, я кольцо верёвкой привязал к кронштейну. Закончив с этими делами, я поспешил в сторону казарм, старательно обходя посты.
Это была моя крайняя акция с авиаторами на этот месяц, что дальше будет, не скажу, не знаю, а так как я всё же решил оставить автограф, то собрался убраться с оккупированных территорий, поэтому и выбрал бомбардировщик, а не связной «шторьх», стоявший у здания штаба. У бомбера-то дальность приличная, может и до Москвы хватить. Если не дотяну, то немного. Именно туда я собрался, отдохну недельку, обживусь, ну и на Украину или сюда отправлюсь. В Могилев или Житомир, ещё не решил, пока времени нет. А вернувшись в Москву, подумаю, мосты буду уничтожать или отстреливать командование вермахта. Передышка мне нужна, что-то я переоценил свои силы. Был бы повзрослее и крепче, потянул бы, но тело не тренированное, просто гибкое от природы.
Для кого-то шесть часов – это огромное количество времени, мне же казалось, не успело стемнеть, как рассвело. Вроде только начал, и всё, пора делать ноги.
Когда я закончил все приготовления для ухода с оккупированной территории, то, не трогая часовых, добрался до штаба, проигнорировав здание казармы, где как раз начался очередной развод и смена караулов. В штабе пообщался с дежурным офицером в одном из помещений, навестил аж четыре здания по его наводке, как вдруг начал наступать рассвет. Это в двух словах, а если с подробностями, то мне пришлось поработать, причём преизрядно. Пока я двигался к штабу, испортил две ближайшие зенитки, а также оба прожектора. Я думал, что ещё затемно улечу, поэтому и постарался обезопаситься. Проникнуть в штаб труда не составило: входная дверь заперта, рядом звонок, а окна из-за духоты открыты, даже на первом этаже. По инструкции двери должна быть закрыты, они и закрыты, уставники, мать их, а на окна они внимания не обратили. В помещении штаба всю ночь дежурили офицер, радист и посыльные. Унтер, что отвечал за развод и смену караула, находился в помещении казармы, связь между зданиями была телефонная. Так вот, уничтожив радиста и посыльных, я довольно жёстко допросил офицера. Тот понял, кто я, поэтому пришлось его ломать, сдавать своих он не хотел, понимал, что их ждёт. Правильно понимал. От него же я и узнал, как прошла моя акция на аэродроме. Геринг был в бешенстве и требовал найти убийц. Из Берлина прибыла лучшая следственная группа. Они уже определили, что диверсант был один. Только из-за необычайно высокой их репутация – восемьдесят процентов раскрытых дел – этому выводу поверило руководство. Так что пока что меня искали плотно, но я уже вышел за колечко этих поисков.
Офицер все-таки описал, где ночуют лётчики и лётные экипажи. Добив его, я выбрался из здания штаба, перебежал через три других и пробрался в небольшой двухквартирный жилой дом. В нём остановилось командование этой авиагруппы из четырех штафелей, то есть эскадрилий. Я вырезал и командира, и его начальника штаба. Потом посетил другие здания, вырезая пилотов, жаль, до тех, что в небольшом городке сейчас квартируют, не добраться, ну и залез в казарму на втором этаже. Вот там меня ждал сюрприз. Нет, не засада: три дневальных вместо одного. Над телами в этот раз я не изгалялся. В прошлый раз я мстил за мирных граждан, погибших под бомбардировкам этих сволочей, и с теми, кто мне был нужен, я уже расквитался, так что убивал спокойно, ножом, делая разрезы от уха до уха.
Так как эта авиагруппа имела на один штафель больше, чем первая, то и поработать мне пришлось куда больше. К тому же выяснилось, что все экипажи на одном этаже не уместились и им отдали часть первого этажа, где жило подразделение охраны. Это я от того же офицера узнал. Так что покончив с этим лётным составом на втором этаже, – пришлось постараться, тут доски пола скрипели, и меня могли услышать на других этажах, – я спустился на первый, проигнорировал каморку с дневальными, где они в карты резались с отдыхающим караулом, и перебил в койках два десятка оставшихся нелюдей из лётного состава. Запах крови уже начал разноситься по помещениям, и некоторые солдаты охранной роты завозились, поэтому заметив вдали просветление, я нырнул в окно. Всё равно всех, кого хотел, положил, я в этом уверен. Вымыв руки, а также умывшись в бочке с дождевой водой, побежал к выбранному «хейнкелю». Вроде успевал. А в том, что на первом этаже уничтожил именно лётный состав, не тронув простых солдат, я был убеждён, там был широкий коридор между летунами и солдатами. Ещё бы, кто они, завоеватели неба, а кто простая охрана.
