Крик ужаса, вызвавший у меня улыбку, раздался, когда я пробежал метров триста. До выбранной мной машины оставалось ещё сто. Крик был такой, что даже меня пробрало до печёнок. Не удивлюсь, что тот, кто рассмотрел мой живописный натюрморт из вырезанной казармы, поседел от ужаса. Про предупреждающие надписи и автограф я не забыл, и был он таков: «Месть, твари. Будете продолжать бомбить мирные города, расстреливать колонны беженцев, раненых и поезда, я вернусь. Я, Артур Александров, знаю, что вас ждёт, вы проиграете в этой войне. Я из будущего. Бойтесь меня, мрази, бойтесь!!!»
Часового, что замер, прислушиваясь к воплю из казармы, я прикончил на бегу и, подбежав к открытой дверце, по небольшой лесенке поднялся в кабину и не забыл потом веревочной петлёй закрыть за собой входную створку. Когда я выдергивал нож из груди часового, то испачкался – брызнуло на руки и на одежду, однако я на это не обратил внимания. Чистым у меня было только лицо, опять изгваздался с ног до головы, пока работал.
На парашют у меня не было времени, вот тот и лежал под задницей без дела, пока я щёлкал тумблерами и запускал моторы. Хорошо, что лето, взлетать можно практически без прогрева.
Сперва заревел один мотор, потом второй, после чего я стронул «сто одиннадцатый» с места, – колодки из-под колёс убрал, ещё когда с велосипедом возился, – после чего дал моторам мощности и стронул тяжёлую машину с места. Конечно, это не одномоторный самолет, к каким я привык, но мне приходилось управлять и такими, так что я был уверен, что справлюсь. Штурвал плохо слушался, пока я выводил самолёт на взлётную полосу и разгонялся. Скорость была уже километров пятьдесят в час, пришлось повозиться, и я нашёл стопор внизу. Убрав его, сразу почувствовал, что машина меня слушается. Прибавляя мощности, я нетерпеливо поглядывал вперёд и в боковые обзорные окна, мне казалось, что слишком медленно разбегаюсь, но потянув штурвал на себя, почувствовал, что машина оторвалась от взлётного поля и поползла в ночное небо.
Поднял я «хейнкель» всего метров на пятьдесят и летел дальше только так. Неподалёку пролетали очереди зениток, и думаю, по мне не попали только потому, что я испортил прожектора, часть зениток, вот они и били наугад. Повезло, одним словом. Главное, чтобы везение продолжалось, и я благополучно доберусь до Москвы.
Набрав крейсерскую скорость, я достал из-за голенища сапога карту, прихваченную в штабе, и положил её рядом. Как окончательно рассветет, изучу, а так я собирался лететь на ста метрах, то есть практически на бреющем до самой Москвы. Не хочу палиться, двигаясь выше. Да и обнаружить меня с воздуха не так просто, а у меня пока один враг – наши истребители.
Как оказалось, не только наши. Немцы отреагировали с похвальной быстротой. Видно, сразу отдали приказ поднять все фронтовые истребители, а я приблизился к линии фронта как раз тогда, когда солнце полностью показалось над горизонтом. С воздуха это смотрелось очень красиво.
Заметив на небосклоне десяток стремительных силуэтов, я даже снизился до пятидесяти метров, немного забирая правее, чтобы уйти от них. В той стороне небо было чище. Думаю, меня вели с земли. Посты воздушного наблюдения у немцев сработали как надо, и на меня сверху посыпались «мессеры». Они так скорость для атаки набирали.
– Вот ведь гады! Я же оставил надпись о будущем, вы меня живым брать должны, – возмутился я, понимая, что меня реально решили убить.
Летел я на максимальной скорости, какую могли дать силовые установки «хейнкеля» – под триста пятьдесят километров в час. Уже пересёк линию фронта и видел под собой колонны наших войск на дорогах, многие разбегались, увидев нас, так что был спокоен: если собьют, то над своей территорией.
Пришлось подняться метров на сто, чтобы была возможность для манёвра. От атаки первой пары я банально увернулся, резко повернув штурвал и свалившись на крыло. Ушел в сторону, но чуть крылом землю не зацепил, выравнивая полёт и снова поднимаясь выше, чтобы подготовиться к атаке следующей пары. Ладно, вокруг поля были, ни одного дерева, иначе врезался бы, и так сам не знаю, как умудрился увернуться от телеграфных проводов. Везде пусто было, а тут вдоль дороги эти столбы торчат, как будто специально. Не могли их в другом месте протянуть?
Вторая пара поступила умнее. Сперва атаковал ведущий, от которого я с трудом, но смог увернуться, а потом его ведомый, подождавший, пока я сам влезу в его прицел. Я этого тоже ждал, такие действия логичны, и немцы отнюдь не дураки, поэтому практически ушёл от очереди ведомого, но пули дробно застучали по крылу, и я увидел излохмаченную обшивку. Первая пара уже развернулась и готовилась к повторной атаке, пока вторая в стороне также разворачивалась, да ещё восьмёрка истребителей приближалась к нам.
Жаль, радиостанция была выключена, радиста-то на месте нет, и шлемофон был бесполезен, я не успел включить рацию, а так послушал бы их переговоры. Внезапно первая пара ушла в сторону, да и другие, дрогнув, стали отходить, хотя одна пара упорно шла за мной, готовясь атаковать. Что происходит позади, мне было видно плохо, стрелков на штатном месте не имелось, чтобы сообщать мне, что творится сзади, вот и пришлось выяснять самому. Я отстегнул ремни и, привстав, закрутил головой. Хорошо, кабина была открыта со всех сторон. Уходя от атак, я держал в поле зрения в основном заднюю полусферу и как-то упустил, что мы уже в нескольких километрах от Минска, и там подняли немногочисленные подразделения истребителей. Всего два десятка машин – видимо, всё, что было, но они смогли выстроить стену и отогнать «мессеров» от меня. Пара «Мигов» атаковала ту пару, что шла ко мне, и та всё же вынуждена была уйти в сторону. Я поглядывал на разгорающийся позади воздушный бой и видел, как из него вываливаются и устремляются к земле машины с дымными хвостами, не знаю, наши или нет, слишком далеко. Поэтому заметил, как вырвался один «мессер» и устремился за мной. Какой упорный, однако! Видать, летунам был дан чёткий приказ сбить меня во что бы то ни стало. Ну, и наверняка добить, если прыгну с парашютом.
А в Минске, похоже, шли уличные бои. Надеюсь, мои письма с рекомендациями о том, как их вести, были и прочитаны и использованы по назначению.
К тому моменту, всё так же двигаясь на максимально допустимой скорости, я поднялся метров на пятьсот, чтобы была возможность ухода от атак, а то пару раз чуть не врезался в землю. Таким образом удаляясь от Минска, я ожидал немца. Тот, похоже, хорошо знал слабые и сильные стороны этого бомбардировщика и ушёл к земле, видимо собираясь атаковать с нижней позиции.
– Вот урод! – воскликнул я и стал играть штурвалом, бросая машину то в одну сторону, то в другую. Другой возможности избежать этой встречи у меня не было. Хоть из прицела выйду.
Не вышел. Машина затряслась от попадания пушечных снарядов. Тот сразу бил всем тяжёлым вооружением. С трудом уйдя в сторону, я потянул штурвал на себя, чтобы набрать высоту, пока есть скорость. «Хейнкель» уже слушался с трудом, а за левым мотором потянулась тонкая струйка чёрного дыма, да и приборы скакали, показывая, что с ним не всё в порядке. Подбил всё-таки, гад. Почувствовав ветер в кабине, я осмотрелся и заметил пробоины в обзорных стеклах – и по кабине попал. Хорошо, ещё меня не задел.
