Когда её природная эксцентрика, которой она владела как дыханием, соединялась с жизненным опытом, на сцене возникало нечто новое, неожиданное… Постепенно режиссёры МХТ приноровились к этому широкому диапазону актёрских возможностей. Так в репертуаре Марины Голуб появятся Дорина в спектакле Нины Чусовой «Тартюф», Мать-настоятельница в «Пьемонтском звере» Василия Сенина, Гертруда в «Гамлете» Юрия Бутусова и, конечно же, трагическая Васса в спектакле Льва Эренбурга «Васса Железнова». Последней стала работа с режиссёром Дмитрием Брусникиным «Он в Аргентине», где она сыграла роль Нины.
МХТ стал для актрисы новой точкой отсчёта и в творчестве, и в характере.
– Я научилась себя сдерживать, научилась не всё высказывать сразу, потому что лучше иногда промолчать.
Мне, правда, потом говорят: «А что же ты ничего не сказала?» Я отвечаю: «Да, я не сказала». Не сказать гораздо труднее, между прочим, чем выплеснуть весь негатив наружу. Как жаль, что не сразу я это поняла, хотя папа всегда мне говорил: «Будь мудрей». Потому что чрезмерная эмоциональность и открытость никому не нужны.
Конечно, мудрость и другие какие-то качества приходят с возрастом. Потом я считаю, что театр – дело ранимое. Люди окружают ранимые. И не надо всем всё говорить. Каждый человек проходит свой путь. Я это поняла, сделав множество ошибок и потеряв кучу времени.
И вот, когда я всё это осознала и сделала выводы, то и жизнь стала идти по-другому. Изменились и личная жизнь, и внутренняя жизнь. И жизнь творческая. Надо не бояться себя менять. Это совершенно не страшно…
Не страшно вообще всё менять в жизни. Так измениться, чтобы тебя вообще никто не узнал. Правда, я ещё этой цели не достигла…
Когда я пришла во МХАТ, то столкнулась с очень неприятной ситуацией по отношению ко мне одной актрисы. И вот наступил момент, когда я могла ей всё высказать. Но я сказала: «Одну минуточку!» Вышла из зала, куда-то ушла, поплакала, взяла себя в руки и прямо вслух сказала себе: «Молчи. Войди и скажи: давайте продолжать репетицию».
Я так сделала. И я выиграла в этой ситуации. Потому что всегда провоцируют. Всегда на всякий случай что-нибудь скажут (от доброты душевной вроде бы) и ждут: ну давай, ну ответь. А я говорю: «Да, спасибо большое» и ухожу. Тяжело? Безусловно. Но ведь в конечном итоге я права.
Понадобились годы, надо было набить множество синяков, чтобы к этому прийти. Но ничего, ничего… Я хочу сказать, что страшно благодарна Олегу Павловичу за тот климат, который он создаёт в своём театре. Это великое качество. Он Лев, а Львы вообще конфликтов не любят. Они их подавляют: «Не будет этого!».
И вот из-за того, что так много работы у всех, так много все заняты, какой-то очень здоровый климат. Поэтому в театре капустники, в театре встреча Нового года. Поэтому в театре веселье. Всё как-то гармонично стало. <…> Главное, что он всем даёт высказаться. Проявиться… И если ты можешь, Олег Павлович всегда это заметит. И даст двигаться дальше, не можешь – остановит. И скажет: «Извини, не можешь». Так что всё зависит от нас
[19].
К Московскому Художественному театру Марина относилась трепетно, с большим пиететом. И других к этому призывала.
…Вспоминает актёр Александр Балуев:
– Однажды мы встретились где-то, и она в таком запале говорит: «Сань, слушай, хватит носиться по съёмочным площадкам, приходи к нам в МХТ, будешь с хорошими режиссёрами работать».
Со студенческих лет я привык подтрунивать над ней, и тут, несмотря на то что разговор был серьёзным, тоже стал так иронично, если не цинично отвечать:
– Ну что там делать в вашем МХТ? Да у них денег не хватит даже на репетицию со мной. Нет, не пойду.
Шутил вроде. А в её глазах видел полное недоумение: нельзя артисту так относиться к своему творчеству, особенно на сцене МХТ – на той самой сцене, где можно думать только об искусстве и больше ни о чём.
Я думал, что даю ясный намёк, что это шутка. А она, и в этом была её прелесть, никак не могла въехать:
– Подожди, Сань, ты же в Школе-студии был другим. У тебя же была мечта…
– Нет, Манечка, всё. Прошли годы. Теперь только меркантильные интересы.
Она искренне была в отчаянии, кипела от возмущения.
В жизни, как в кино
Картины со своим участием Марина Голуб специально не пересматривала. Но когда по телевизору вдруг показывали какой-то из её фильмов, искренне радовалась.
Роль из середины девяностых – конферансье в Консерватории из комедии режиссёра Владимира Меньшова «Ширли-мырли». Экстравагантная дама в концертном платье и с традиционной халой на голове объявляет выход выдающегося дирижёра Иннокентия Шниперсона. Эпизод всего на несколько секунд. Но на эту крошечную роль Владимир Меньшов перепробовал множество претенденток и понял, что лучше Голуб это сыграть никто не сможет.
– Шниперсон! Сорок седьмой концерт для фортепиано с оркестром. Опус три тысячи восемьсот шестьдесят пятый. Дирижирует автор, – вот все слова её роли.
Но даже в этом эпизоде Марина Голуб сумела рассказать о своей героине всё. Сразу понятно, что это экзальтированная дама, преисполненная восторгом от важности момента, с неудавшейся личной жизнью и, может быть, даже влюблённая в этого самого Шниперсона. Всем своим видом она демонстрирует причастность к высокому искусству, ощущение звёздного часа и ожидание прекрасного. И всё это читается в трех фразах.
К любой работе, даже самой маленькой, Марина относилась ответственно. Она предъявляла высокие требования и к себе, и ко всем остальным участникам процесса.
– Мы снимались с ней в Киеве параллельно в двух сериалах, – свидетельствует актриса Алёна Яковлева. – Однажды встречаемся, и она говорит: «Слушай, я посмотрела рабочий вариант. Они так странно монтируют. Мы же стараемся как актёры. Неважно, что снимается сериал, не важно, что это мыльная история, но мы же работаем и не халтурим. Мы играем крупный план, мы выстраиваем полутона, мы хотим, чтобы роль была психологически глубокой и достоверной. А они всё снимают на среднем или на общем плане, и наш труд идёт насмарку».
Её это ужасно огорчало. Я говорю: «Машенька, я уже через всё это прошла, поэтому не обращаю внимания. Да, увы, здесь об этом не очень задумываются, к сожалению, поэтому не трать свои нервы, прими как есть. Наше дело честно работать, а уж что на выходе получится – это уже не наша забота». Но она никак не могла понять, почему надо делать плохо, когда можно сделать хорошо.
Считается, что для актёра настоящий творческий поиск возможен только в театре с подробным разбором материала, долгими репетициями, рождением и взрослением спектакля. Кинематограф «эксплуатирует» накопленный ранее актёрский багаж. Возможно, поэтому никто из режиссёров не смог рассказать, как рождалась та или иная роль Марины, но все они сошлись в одном – кого бы ни играла Марина Голуб, удовольствие от съёмочного процесса она получала всегда. И доставляла его окружающим.
