– Это мои ученики.
Я даже не понимала, как она успевает при своей сумасшедшей занятости в театре уделять внимание детям. А между тем факт остаётся фактом: и детей учила, и много репетировала, и спектакли играла. Вообще, в Художественный театр она вошла с открытым сердцем, с открытой душой, и театр сразу же ответил ей любовью, успехом, восторженным криком публики, ролями, которые шли друг за другом, и, конечно, уважением коллег, относящихся к ней с огромной нежностью. Её доброты хватало на всех. Я порой думаю: откуда источник этого жизнелюбия? И понимаю, что от корней, от семьи…
Поразительно, моя матушка, всю жизнь работавшая в Москонцерте, часто рассказывала, что есть некая Людмила Голуб, тоже актриса Москонцерта, с которой ей всегда интересно общаться. И вот эту фамилию я запомнила с детства. И когда Марину только приняли к нам в театр, мы случайно встретились с ней в приёмной у Олега Павловича Табакова. Я зашла на секунду то ли за пьесой, то ли за справкой и вдруг вижу – Марина. Разговорились.
– Вы будете в нашем театре? – спросила я.
– Да.
– Невероятно. Вы знаете, что моя мама и ваша были знакомы и вроде как поддерживали приятельские отношения?
– Конечно, знаю, мне мама рассказывала.
– И мне мама рассказывала.
И вот на этой радостной ноте у нас начались взаимоотношения в театре.
Однажды за кулисами на «Тартюфе» перед финалом первого акта произошёл такой случай. Полумрак, мы стоим кучкой в ожидании своего выхода на сцену. Марина, как всегда, смешно о чём-то рассказывающая, становится центром нашей компании. Мы слушаем с интересом, а она, отойдя чуть поодаль, хочет сесть на стул, но не замечает, что буквально секунду назад один молодой артист этот стул отодвинул. И она плюхается на пол. Я аж ахнула от ужаса, потому что понимаю, какая это боль. Но меня сразила её реакция. Она захохотала, как ребёнок. Артист кинулся извиняться:
– Боже, что я наделал!
Стал её поднимать. Но она ни словом его не упрекнула. Смеялась. Я поразилась вот этой детскости, этой внутренней доброте, этой абсолютной незлобивости…
Любой факт она превращала в радость.
Однажды во время спектакля я сказала ей, что у меня намечается сольный концерт.
– А какого числа? – спросила Марина. Я назвала дату, понимая, что вряд ли она успеет: все-таки у неё и съёмки, и спектакли, да мало ли что ещё.
А я ей сказала, что буду петь с оркестром Жилина «Фонограф». Это очень ответственно и страшно, потому что я все-таки актриса, а не певица. И когда сидят 44 музыканта, которые привыкли работать с суперзвёздами, то я чувствую себя ученицей.
Короче говоря, отрабатываю этот сольный концерт, пою вживую, отпела первое отделение. На последней песне «Москва», как и полагается, пошёл занавес, и я от радости завопила обращаясь к Жилину, что у нас всё получилось, но забыла о включённом микрофоне. Он метнулся мне навстречу, чтобы прикрыть микрофон, а я в ту же секунду наткнулась глазами на Марину Голуб, которая стояла в кулисах с огромным букетом цветов. От неожиданности у меня подкосились ноги. Я забыла о приглашении, я не сделала для неё билетов, не забронировала место на парковке – ничего. Но она пришла! И этот миг навсегда останется для меня незабываемым.
Потом прошло немного времени, и наступил мой юбилей. В Художественном театре в тот вечер мы играли «Чайку», а по окончании было запланировано чествование. Я знала, что Марины с нами не будет, поскольку у неё какие-то важные съёмки. И вот завершается мой вечер, как вдруг на сцену из-за кулис летит Марина – словно большая, сияющая, светлая комета, энергетический шар. Как шаровая молния! Она влетает с букетом и поздравляет, чем, признаюсь, тронула меня до слёз. Слово «тронула» здесь даже не подходит. Она прикоснулась к сердцу.
Так сложилось, что у меня мало подруг. Марина в подруги тоже никогда не набивалась, мы с ней были то на «вы», то переходили на «ты». Очень неопределённые отношения. А теперь, по прошествии лет, я понимаю, что наше внутреннее братство иначе как дружбой не назовешь.
И последнее. Буквально за два-три дня до той злосчастной катастрофы я снималась в программе «Большая семья». Пришел, конечно же, Роман Виктюк и многие люди, с которыми я работала, с которыми у меня прошла жизнь. В их числе оказалась и Марина Голуб – она была в своём длинном платье, красивая, сияющая… Подарила цветы, чтобы я и её ощутила членом своей семьи. Это как последняя капля была. Она действительно стала членом моей семьи: на протяжении всех этих лет, пока работали вместе, мы и поддерживали друг друга, и хулиганили на сцене. Бывало, я забуду текст, а она мне подскажет. Или я в шутку в одной из сцен слишком сильно ударю её подушкой, а она подхихикнет.
Конечно, я следила за её работами, видела потрясающую Вассу, мы встречались на всех капустниках, потому что без Марины представить Старый Новый год в нашем театре просто невозможно. Я советовалась с ней, как выступить лучше, и она тоже показывала мне наброски своего номера. Понимаете, капустник – это ведь такая ответственная штука, что какие бы звания и титулы ты ни носил, всё равно ощущаешь себя школьником.
Я помню недавний «Золотой орёл», где нужно было всего лишь объявить лауреатов, а Марина вышла и отработала такой потрясающий спич, что в зале раздались громовые овации. Я не могла скрыть своего восторга:
– Марина, кто написал вам эту речь?
– Сама.
Она уникальный человек, творческий, талантливый, интереснейший, незабываемый. Я думаю, что об этом говорит каждый. И всё же хочу подчеркнуть, что слово «семья» было для неё определяющим в отношениях со многими людьми. И поэтому каждый, кто входил в её круг, вместе с ней являлся членом большой творческой семьи. Я счастлива, что не миновала эта участь и меня. Пусть – недолго, пусть – коротко. Но так ярко. Так незабываемо. И так сердечно, потому что она всё делала с любовью и относилась к людям с любовью. Удивительно красивая, уникальная, талантливая, сердечная, большая и светлая женщина – Марина Голуб.
Юлия Рутберг, актриса:
– Прошло уже несколько лет, но память о Марине не угасает. Каждому, кто с ней был хотя бы немного знаком, она привила такую мощную вакцину радости и человеколюбия, что представить, как ты жил, не зная Марины, невозможно.
Всю свою энергию, доброту, искренность она выплёскивала, как человек с тромбоном, который с силой выдувает воздух.
Иногда мы ей говорили:
– Меньше пены, Маня, меньше пены.
Но Манька была неудержимая. Попробуй, останови. Она могла позвонить среди ночи:
– Слушай, слушай, я написала стихи. Это мы будем петь.
– Марина, подожди, дай поспать.
Но всё равно, слово за слово, и разговор затягивался надолго. То же самое было и на репетициях наших капустников.
– Сейчас я скажу! – говорила Марина.
Иногда мы были нетерпимы и затыкали этот пышущий жизнью фонтан.
