В Германии политические дискуссии стимулировались техническим нововведением – изобретением Иоганнесом Гутенбергом в середине пятидесятых годов пятнадцатого столетия печатного станка. Развитие гуманизма во времена Возрождения привело к появлению протонационалистической публичной сферы. Эти настроения зарождались на фоне упадка имперского государства и потери значимости Германии на европейской политической сцене. Немцы мнили себя наследниками Римской империи, в которой, как они полагали, были главным, пусть и не единственным, народом; они прекрасно понимали, что империю также населяли славяне и романцы (валлоны). Этот имперский патриотизм и национализм подпитывался военной угрозой с запада – посягательствами на германские земли со стороны Франции и Бургундии – и с юго-востока, где бесчинствовали венгры и турки.
[94] Кроме того, национализм проявлялся в стремлении участвовать в деятельности имперских государственных органов и в призывах гуманистов, таких, как Иоганн Авентин, прилагать больше усилий к защите «германских свобод» от деспотизма Франции и прочих «хищников».
[95] Раздавались требования покончить с коррупцией в германской церкви и остановить повсеместное беззаконие, что рассматривалось не просто как наведение социального порядка, а как внутреннее противодействие внешней агрессии. Словом, в постаревшей Священной Римской империи жизнь продолжалась.
[96]
Внешняя политика европейских стран определяла политику придворную и порою даже приводила к падению и смене династий. Обстоятельства варьировались от страны к стране, но к началу семнадцатого столетия общую озабоченность вызывала именно обстановка в Священной Римской империи. По всему континенту неудачи (реальные или мнимые) Германии в Тридцатилетней войне вели к политическим изменениям. В 1618 году Франсиско Гомес да Сандоваль герцог Лерма, испанский министр и фаворит короля, лишился власти в Мадриде вследствие того, что не сумел защитить испанские интересы в Европе, и особенно в Священной Римской империи.
[97] Его преемник Суньига снискал уважение своими достижениями там и умер обласканный королем в 1622 году; его место занял Оливарес, которого критиковали за увеличение расходов на реализацию испанской большой стратегии, прежде всего в Священной Римской империи. Аналогично в Париже французский министр Шарль д’Альбер герцог Люинь потерял влияние при дворе из-за провала своей немецкой стратегии,
[98] как и «наследовавший» ему герцог Шарль Вьевиль. А вот кардинал Ришелье воспользовался своими успехами на этом поприще и тем самым возвысился при дворе.
В Англии внешняя политика привела, пожалуй, к наибольшим внутренним потрясениям. После того как в начале Тридцатилетней войны австро-испанский имперский союз «поглотил» Германию, английский парламент и население открыто выступили против короны.
[99] Для оппонентов Стюартов Богемский конфликт происходил вовсе не в далекой стране и вовсе не между народами, о которых в Англии ничего не знали. В 1620 году сэр Джон Дэвис заявил в палате общин, что «Пфальц в огне, религия в огне; все прочие страны в огне… в опасности Соединенные провинции Нидерландов и весь протестантский мир». Следя за событиями на континенте, критики короля в парламенте видели «могучую и побеждающую партию… что стремится уничтожить все протестантские церкви христианского мира», и отмечали «слабое противодействие этой партии».
[100] К 1642 году в Англии началась гражданская война, разделившая страну на два лагеря. Корона потерпела поражение в 1646 году, три года спустя монарха предали казни, и установился протекторат, который возглавил Оливер Кромвель. Потребность поддержать Пфальц и европейский протестантизм находила отражение в большом числе документов парламента военных лет. Если коротко, «Великий мятеж» против Карла Стюарта явился, по существу, выступлением против внешней политики Стюартов. Неудачи на международной арене привели к разногласиям дома. В итоге англичане в 1642 году стали воевать друг с другом, поскольку не смогли в достаточной мере защитить протестантизм в Европе в предыдущие двадцать лет.
Чтобы сохранить конкурентоспособность в схватке за Европу, европейские страны стремились к внутренней консолидации или искали безопасность в рамках крупных союзов. Карл V хорошо понимал сложность согласованного управления Австрийским, Венгерским и Средиземноморским фронтами против турок, заодно с итальянским, германским и бургундским театрами военных действий против Франции и с германскими князьями-протестантами внутри империи. Поэтому он частично передал управление Священной Римской империей своему младшему брату Фердинанду и поручил тому оборонять Центральную Европу. В 1522 году Карл сложил с себя полномочия эрцгерцога Австрии ради Фердинанда, а девятью годами позднее вынудил германских князей назвать Фердинанда его преемником и будущим императором. Это решение имело важные последствия для государственного строительства на юго-востоке Европы. Фердинанд после крушения Венгрии спас от нашествия турок Богемию и Силезию, обезопасив свой северо-восточный фланг.
[101] В 1530 году он сказал в Линце перед ландтагом, собранием представителей сословий: «Туркам невозможно противостоять, если Венгерское королевство окажется в руках эрцгерцога Австрии или другого германского князя».
[102] После недолгих колебаний Венгрия и Хорватия присоединились к Габсбургам; в обоих случаях присоединение шло, по сути, как «общественный договор» и опиралось на уверенность в способности Фердинанда спасти европейцев от турок.
[103]
