Теперь уже Антанте требовалось перехватить инициативу у центральных держав. В начале ноября 1917 года британский министр иностранных дел Артур Бальфур опубликовал декларацию, которая обещала создание еврейского национального государства в Палестине. В региональном масштабе декларация задумывалась как упреждающий удар, призванный помешать туркам – и их немецким покровителям, которые активно присутствовали в Палестине – разрезать Британскую империю пополам за счет нападения на Суэц. Стратегически важная колония еврейских поселенцев будет, как планировалось, охранять подступы к Египту. В более широком контексте декларация Бальфура представляла собой ставку на политическую и идеологическую поддержку евреев всего мира; «Не думаю, что возможно преувеличить международную силу еврейства», – заметил министр иностранных дел Роберт Сесил.
[926] Еврейские общины в целом поддерживали свои национальные правительства, однако по отдельности евреи, как правило, тяготели к центральным державам – отчасти из-за российского антисемитизма, отчасти же потому, что многие евреи, особенно в Центральной и Восточной Европе, видели в Германии защитника ценностей человеческой цивилизации. Еврейские лидеры, например, Хаим Вейцман, дежурно намекали, что, если Антанта не сможет обеспечить евреев «национальным домом» в Палестине, это сделает кайзер.
[927] Так или иначе, именно британцы искали помощи сионистов, а не наоборот. Декларация Бальфура была продиктована вовсе не заботой стран Антанты о евреях, а чаяниями по поводу того, чем мировое еврейство способно помочь в борьбе против Германии.
Вскоре после того президент Вильсон обнародовал свои знаменитые «Четырнадцать пунктов» (январь 1918 года). Документ был составлен для предотвращения возникновения в Европе блока стран с немецким доминированием и провозглашал новый международный порядок, основанный на демократии и самоопределении и подкрепленный геополитикой. Шестой пункт требовал «освобождения всех русских территорий»; восьмой настаивал на освобождении всей территории Франции от немецкой оккупации и на возвращении Эльзаса и Лотарингии; девятый пункт предусматривал «исправление» итальянских границ по «ясно различимым национальным линиям». Десятый пункт сулил «широчайшие возможности автономного развития» народам Австро-Венгрии; но оставался открытым вопрос, сохранит ли империя свою целостность на международной арене в качестве противовеса Германии. В соответствии с одиннадцатым пунктом в Румынии, Сербии и Черногории – странах под властью Австрии и Германии – надлежало восстановить государственность; Сербии гарантировался доступ к морю под защитой великих держав. Арабским землям, за исключением Палестины, предполагалось предоставить самоуправление, но их внешнюю политику следовало передать под британский контроль. Тринадцатый пункт объявлял о создании «независимого польского государства» с выходом к морю и под защитой великих держав, причем это государство должно было включать «все территории с неоспоримо польским населением». Наконец четырнадцатый пункт призывал к «общему объединению наций» ради гарантий политической независимости и территориальной целости государств. В основе этих требований лежали не какие-либо абстрактные принципы, а желание сократить немецкое могущество в Европе до приемлемых размеров.
Смелые действия требовались и в России. Страны Антанты, разумеется, немало опасались угрозы революции по отношению к либерально-капиталистическому демократическому порядку, но куда важнее для них было восстановить Восточный фронт. Отнюдь не стремясь покончить с большевизмом во что бы то ни стало, Бальфур заявил в апреле 1918 года, что «если большевистское правительство будет сотрудничать с нами в сопротивлении Германии, представится необходимым взаимодействовать с ним как с фактическим правительством России». Два месяца спустя начальник имперского генерального штаба сэр Генри Уилсон предупредил, что если Германия подчинит себе континент, то, «лишенная отвлекающих факторов в Европе, она сможет сосредоточить многочисленную армию против Египта или Индии на своих заморских территориях».
[928] В начале июля 1918 года верховный военный совет союзников поэтому принял решение о военной интервенции против русских революционеров, в первую очередь ради того, чтобы побудить Россию возобновить войну с Германией.
Все это вызвало жаркие споры среди революционеров, затронувшие самую суть революционного проекта.
[929] «Если подъем народов Европы не сокрушит империализм, нас раздавят, – предупреждал Лев Троцкий. – Это не подлежит сомнению». Согласно марксистской теории, либо силы контрреволюции компенсируют друг друга – волны, как выразился Ленин, «обречены рано или поздно смять одна другую», – либо же зрелый посткапиталистический пролетариат отразит этот натиск при помощи мировой революции. Практика эту теорию опровергала. Рабочий класс Западной и Центральной Европы не спешил выступать в знак солидарности; революционеры оказались предоставлены самим себе. Более того, хотя Маркс ожидал триумфа коммунизма в развитых обществах наподобие Великобритании или Германии, большевики захватили власть в отсталой стране с малочисленным рабочим классом, населенной в основном крестьянами.
[930] Налицо была революция в «неправильной» стране. Ленин полагал, что нет иного выбора, кроме как «сохранять наше положение до подхода нашего союзника, международного пролетариата, и этот союзник непременно подойдет… пусть он движется гораздо медленнее, чем мы ожидали и желали».
В марте 1918 года большевики заключили унизительный для России мирный договор в Брест-Литовске, «стиснув зубы», как признавался впоследствии Троцкий, и «сознавая свою слабость».
[931] Пришлось уступить значительную часть российской территории в обмен на мир и на «передышку», по выражению Ленина, которая требовалась для закрепления революционных свершений дома. При этом немцы продолжили свое наступление, вопреки Брестскому договору, началась военная интервенция союзников, а на Украине, в Прибалтике и по всей бывшей Российской империи подняли голову сепаратисты.
[932] В этом контексте внутренняя политика революционеров в значительной степени определялась внешнеполитической ситуацией. Меньшевики, то есть фракция меньшинства, были против идеологии большевиков и утверждали, что единственный способ защитить Россию от внешней угрозы состоит в восстановлении Учредительного собрания, замене коммунистической диктатуры демократией и мобилизации всей страны на борьбу с врагом.
[933] Ленин, с другой стороны, полагал, что «защита социалистического отечества… требует беспощадной войны… против буржуазии в нашей собственной стране».
[934] Массовые расстрелы, аресты и депортации – многие из них лично инициировал или утверждал Ленин – сделались повседневностью в Советской России.
