В конце концов устав Лиги был отвергнут Сенатом, где документ не набрал большинства в две трети голосов, а сам Вильсон проиграл президентские выборы 1920 года. Соединенные Штаты не стали членом Лиги Наций и не подписали ее устав, тем самым отказавшись принять на себя бремя гаранта Версальского договора. Американский народ, возможно, не разбил миру сердце, но, безусловно, нарушил комплексность геополитической архитектуры, намеченную в 1919 году для сдерживания возрождения немецкого могущества.
Когда осела военная пыль в начале 1920-х годов, выяснилось, что фундаментальная геополитическая революция произошла в Европе и затронула весь мир. Британская империя отныне являлась бесспорным гегемоном на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, а также в Африке и Австралии. Она достигла высот могущества, располагала грозной армией и соответствующей промышленно-экономической базой, восстановленной за годы войны. На Дальнем Востоке Япония постепенно укрепляла собственную гегемонию, не только противостоя России, как европейские империи, но и покушаясь на ослабленный Китай и угрожая бросить вызов Соединенным Штатам. В Европе исчезли Османская, Габсбургская и Российская империи. На их месте возникли новые государства Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы: Польша, Чехословакия, Венгрия и Югославия. Кроме того, Германия понесла существенные территориальные потери и была вынуждена смириться с ограничениями Версальского договора, но она оставалась крупнейшим государством Европы, не считая Советского Союза, и в относительном выражении стала еще более грозной, чем была до 1914 года.
[967] Ее больше не «уравновешивали» могучие империи на востоке и юго-востоке. Более того, в 1921 году Германия выплавляла втрое больше стали, чем Франция, а демографический разрыв между двумя странами неуклонно возрастал. Что еще хуже, как сэр Хэлфорд Макиндер предупреждал в своей работе «Демократические идеалы и реальность» (1919), «хартленд», то есть земли бывшего германского рейха, Австро-Венгрии и Российской империи, являлся «важным тройственным источником живой силы», каковая не подчинялась «морской силе» и тем самым олицетворяла собой потенциально смертельную угрозу для западных демократий.
[968]
На протяжении нового десятилетия версальская система столкнулась с множеством вызовов. В феврале 1920 года, накануне победы в Гражданской войне и вывода войск интервентов из России, Ленин одобрил планы нападения Красной Армии на западного соседа, Польшу. Польский глава государства и командующий армией, Йозеф Пилсудский, решил нанести упреждающий удар.
[969] В конце апреля польские войска пересекли границу, двинулись в глубь Украины и захватили Киев месяц спустя, тогда как белогвардейская армия генерала Врангеля наступала из Крыма. Но летом 1920-го Красная Армия под командованием Михаила Тухачевского перешла в контрнаступление и оттеснила поляков обратно к Варшаве. Если бы им удалось прорвать польскую оборону у столицы и устроить революцию в Польше, большевики оказались бы на ближних подступах к Германии. Тогда бы «плацдарм революции» протянулся бы вдоль Рейна и Рура, а не по территории Украины.
[970] В конце июля Красная Армия пересекла Буг. Немецкие рабочие отказывались выполнять военные заказы поляков, и даже консерваторы радовались, что Пилсудский получает по заслугам. По распоряжению Москвы немецкие коммунисты все активнее использовали в своих призывах националистическую риторику.
Серьезно встревоженные, державы Антанты направили в Польшу военную миссию. Французы, в частности, опасались, что польское поражение позволит немцам восстановить границу до 1914 года на востоке без единого выстрела и воспользоваться своим новым положением единственного оплота против большевизма для корректировки унизительных условий Версаля.
[971] Основной целью Антанты было не предотвратить польскую революцию, но не допустить проникновения «революционной заразы» в Германию. В итоге польские пролетарии не восстали, но присоединились к Пилсудскому в борьбе против оккупантов, а в конце августа 1920-го польские войска при поддержке Антанты наголову разгромили Красную Армию, сотворив «чудо на Висле».
[972] Рижский мирный договор в марте 1921 года установил государственные границы в Восточной Европе – хотя бы на некоторое время. Советский Союз был вынужден принять независимость Финляндии
[973] и стран Балтии, зато восстановил контроль над Белоруссией, Украиной и большей частью владений царизма на Кавказе и на Дальнем Востоке. Польша сохранила за собой Вильнюс, который она захватила у Литвы. Война «правопреемников самодержавия» завершилась.
Самым серьезным вызовом Версалю виделся, несомненно, немецкий реваншизм. Рейх проделал путь от имперского могущества до статуса жертвы – в собственных глазах, – жертвы колонизации. Германию не просто лишили ее заморских владений, но и отрезали от нее крупные территории с преимущественно немецким населением, а также отправили в долговое рабство к англо-американскому «картелю».
[974] Все следующее десятилетие Берлин стремился сократить репарационные выплаты или вовсе избавиться от них, требовал пересмотра условий договора, права на самооборону и перевооружение армии – и членства в Лиге Наций и мандата на управление заморскими владениями в качестве доказательства своего равноправия. В краткосрочной перспективе, учитывая фактическое отсутствие какой-либо внятной военной силы, Германия пыталась использовать собственную слабость: уверяла (и в целом не грешила против истины), что не в состоянии выплатить репарации, заявляла о своей важности для мировой экономики и указывала, что полный крах немецкой государственности чреват превращением Центральной Европы в поле боя. Со временем Берлин надеялся использовать свой огромный экономический потенциал, чтобы заставить победителей пересмотреть условия Версальского договора. Единственным козырем виделось сотрудничество с Советским Союзом, которое позволяло окружить Польшу и могло убедить Москву сократить свое вмешательство в немецкую внутреннюю политику; вдобавок это могло бы вынудить западных союзников относиться к рейху с большим уважением. Разыгрывая эти две карты одновременно, Германия, конечно, сталкивалась с немалыми трудностями. Муки выбора между Западом (по экономическим и идеологическим причинам) и Востоком по причинам стратегическим обеспечили весьма противоречивую немецкую геополитику в ближайшие годы.
