Неолиберальная экономика дома и надежная защита свобод за рубежом оказались беспроигрышной тактикой для Тэтчер и Рейгана. Оппозиционная Лейбористская партия раскололась в спорах относительно национальной обороны. Причем дело было не в патриотизме, который подвергался сомнению (лидер партии Майкл Фут занял жесткую позицию в отношении агрессии аргентинской хунты против Фолклендов), а в понимании европейской безопасности. Манифест лейбористов в избирательной кампании 1983 года, который призывал к одностороннему ядерному разоружению и ставил вопрос о выходе из Европейского экономического сообщества, парламентарий-лейборист Джеральд Кауфман охарактеризовал как «самую длинную предсмертную записку в истории». Тэтчер одержала победу сокрушительным большинством голосов. В Соединенных Штатах Рональд Рейган сделал оборону главным пунктом своей успешной предвыборной кампании 1984 года. Англо-американский альянс демократической геополитики тем самым получил продолжение еще на четыре года вперед.
Но именно в Германии развернулась реальная внутренняя борьба за большую стратегию. Пока бундестаг не ратифицировал двустороннее соглашение, крылатые ракеты и «першинги» развернуть не было возможности, и вся стратегия НАТО, что называется, висела на волоске. Шмидт отчаянно пытался убедить партию и общественность. Однако массовое сопротивление развертыванию ракет все возрастало. В октябре 1981 года около 300 000 демонстрантов заполнили улицы Бонна; в ходе «Пасхального шествия» 1982 года в колонны встало около полумиллиона человек. Шмидт постепенно терял контроль над собственной партией, которая все чаще настаивала на безусловном возобновлении «разрядки» и требовала одностороннего ядерного разоружения. Молодые социал-демократы наподобие Оскара Лафонтена отвергали концепцию сдерживания как таковую и утверждали, что Германия в силу исторических причин обязана проводить исключительно мирную политику. В 1982 году партнеры Шмидта по либеральной коалиции, свободные демократы (СвДП), озабоченные «общим дрейфом» правительства влево (и особенно в оборонной политике), вышли из коалиции и заключили соглашение с оппозицией. Будущий канцлер Гельмут Коль горячо поддерживал развертывание ракет, как и большинство членов партии «Христианско-демократический союз» и лидер либералов Ганс-Дитрих Геншер, сохранивший пост министра иностранных дел. В марте 1983 года новая коалиция одержала убедительную победу на выборах, хотя страна по-прежнему была глубоко поляризована во мнениях. В ноябре 1983 года бундестаг одобрил размещение крылатых ракет и «першингов» на территории Германии, если переговоры сверхдержав не приведут к удовлетворительному компромиссу. Советская попытка «вырвать Бонн из лап НАТО» не удалась.
В Советском Союзе международная турбулентность начала 1980-х годов изначально благоприятствовала «ястребам». Когда Брежнев умер, его сменил в ноябре 1982 года бескомпромиссный бывший глава КГБ Юрий Андропов; после кончины Андропова в феврале 1984 года его преемник, Константин Черненко, сохранил принятую стратегию, но и его вскоре сменил на посту Михаил Горбачев – чуть более года спустя. Однако «под спудом» копилась обеспокоенность элиты и общественности судьбой Организации Варшавского договора. Более того, вопреки успокоительной официальной экономической статистике, советская экономика вот уже десятый год пребывала в стагнации; население страны коммунистический режим превратил в беспомощных и не желающих работать алкоголиков.
[1375] Разрыв между коммунизмом и капитализмом, который в 1960-х годах демонстрировал тенденцию к сужению, снова расширился. Никто не мог сказать, насколько долго СССР в состоянии нести огромные расходы на вооружение. Вдобавок ухудшение отношений с Западом означало, что советские граждане провели большую часть в начале 1980-х в состоянии военного психоза, еще сильнее подрывавшего моральный дух общества.
К середине десятилетия большая стратегия Брежнева зашла в тупик. Советская армия увязла в Афганистане, который сделался – как сформулировал новый глава СССР Горбачев в феврале 1986 года – «кровоточащей раной».
[1376] Широко распространился страх перед отправкой туда среди призывников и членов их семей; в качестве «отката» в советские республики Средней Азии хлынул исламский фундаментализм.
[1377] В Европе превосходство Запада в технологиях становилось болезненно очевидным, будь то «умное» оружие обычных сил НАТО, Стратегическая оборонная инициатива или в целом «революция микрочипов», которую переживали передовые промышленно развитые страны. Предпринятые попытки «оторвать» Европу от Вашингтона не увенчались успехом. Крылатые ракеты и «першинги», которых так опасался СССР, были размещены в Европе к 1985 году, а западногерманское правительство даже подписало договор об участии в программе СОИ. «Солидарность» и другие диссидентские группы усиленно «портили кровь» властям в Восточной Европе и все больше – в самом Советском Союзе. В довершение всего советская экономика была парализована неэффективным централизованным планированием, обвалом цен на нефть (благодаря Саудовской Аравии), широко распространившейся коррупцией и некомпетентностью работников.
[1378] СССР, словом, больше был не в состоянии экономически соответствовать потребностям Советской армии и целого ряда сателлитов-«попрошаек» в Восточной Европе и странах третьего мира.
[1379] Требовались свежие идеи.
На этот стратегический «закат» СССР отреагировал так, как всегда реагировали его европейские конкуренты, то есть программой внутренних реформ.
[1380] В первой же речи в качестве Генерального секретаря Горбачев объявил о своем намерении сохранять «военно-стратегический паритет с агрессивным блоком НАТО».
[1381] Как и в случае с модернизаторами при царском режиме, его заботили не столько экономическая либерализация, качество жизни или демократизация общества, но технологическое отставание и низкие темпы экономического развития. Впрочем, его подход отчасти был инновационным, поскольку Горбачев не просто считал внутренние перемены инструментом по повышению международного авторитета за счет дополнительной социальной мобилизации. Нет, он стремился разоблачить злоупотребления и реформировать систему, которую полагал принципиально справедливой. Он также надеялся, что больше умеренности в отношении к диссидентам позволит сократить тот поток обвинений, что обрушился на международном уровне на Советский Союз в связи с нарушением прав человека с середины 1970-х годов.
[1382] Горбачев провозгласил политику перестройки («революционного… ускорения социально-экономического и культурного развития советского общества») и информационной открытости («гласности»). Он верил, что свобода выражения мыслей способна мобилизовать интеллигенцию и поможет победить некомпетентность и коррупцию. Диссидентов освобождали из тюрем, полицейские репрессии значительно ослабели, появились группы борцов за гражданские права, была возрождена Русская православная церковь, сложилась чрезвычайно активная общественная сфера – точнее, вышла из «подполья». Структуру министерств упростили ради укрепления их дееспособности. Глубоких старцев в руководстве партии и коррупционеров отстранили от власти и заменили энергичными реформаторами. Но о подлинной демократии речи пока не шло. Как и при ленинском НЭПе, Горбачев модернизировал экономику, чтобы укрепить государство, – но без расширения политического участия масс.
