Для того чтобы оставаться конкурентоспособными в этой опасной обстановке, европейские страны старались добиться большей внутренней сплоченности за счет административных, военных и даже конституционных реформ. Габсбурги, к примеру, хотели упростить традиционную систему раздельного управления австрийскими, богемскими и венгерскими землями. Император Йозеф временно заменил свой склеротический «тайный совет» рядом государственных органов, большинство которых действовало в конкретных географических областях. Он также сильно сократил количество тайных советников, чтобы избавиться от разногласий при принятии решений, и навел порядок в финансовой сфере. Без этих перемен не случилось бы столь успешных, беспрецедентных, по сути, действий австрийцев, отправлявших многочисленные контингенты сразу на несколько фронтов. Людовик, в свою очередь, старался выжать максимум из своей и без того обремененной налогами монархии, чтобы достойно ответить на вызов «Великого альянса». В ходе Девятилетней войны, а потом снова в 1701 году, когда боевые действия возобновились, он ввел капитацию – подушный налог, который, в отличие от традиционной тальи, распространялся на всех подданных, независимо от сословной принадлежности. Спустя несколько лет был введен еще один всеобщий прямой налог – десятина (diexieme). Вместе эти нововведения обеспечили около четверти налогового дохода. Вопреки мифу, французские дворяне платили налоги. Проблема заключалась в том, что они платили далеко не те суммы, какие были обязаны вносить, иначе Франция сформировала бы куда более могучую армию и создала бы более дееспособный дипломатический корпус. Тем не менее Людовик, как и Габсбурги, вынужден был действовать осторожно, чтобы не оттолкнуть от себя налоговых откупщиков, держателей должностей, освобожденных от налога дворян и другие социальные группы, от которых зависела монархия. Власть короля на самом деле была далеко не абсолютной и отражала компромисс между короной и дворянством относительно распределения ресурсов во имя внутренней стабильности и славы королевства за рубежом.
[223] В Центральной и Северной Европе Северная война также оказала сильное влияние на внутреннюю политику. В России Петр Первый в 1699 году расформировал стрелецкое войско, чрезмерно требовательное, устаревшее по вооружению и «преторианское» по сути ополчение, и создал регулярную постоянную армию. Появилось централизованное командование, а в 1718 году
[224] была учреждена Военная коллегия.
[225]
В некоторых европейских странах стратегические факторы привели к существенным конституционным изменениям. В 1701 году английский парламент принял «Билль о престолонаследии», согласно которому наследовать королеве Анне должна была внучка Якова I София Ганноверская и ее наследники при условии, что они будут протестантами. Этот закон лишил власти Стюартов – равно католиков или протестантов, – и его целью было защитить от «якобитов» и от их французских сторонников завоеваний 1688 года. С другой стороны, парламент Эдинбурга, возмущенный тем, что с ним не посоветовались, вскоре принял собственный аналогичный закон, в котором оговаривалось только протестантское вероисповедание правителя. Отсюда следовало, что Стюарты могут вернуться, если отринут католичество; возник призрак «разделения корон» и нового окружения Англии. В целом же война против Франции требовала дальнейшего укрепления взаимодействия севера и юга. К примеру, не было ни малейшего смысла проводить независимую торговую или колониальную политику. Элита вигов по обе стороны границы соглашалась с тем, что, несмотря на взаимные противоречия, первостепенной задачей является проблема с Людовиком XIV. Поэтому в 1707 году Англия и Шотландия приняли Закон об унии, согласно которому Шотландия получала достойное представительство в Вестминстере, сохраняла свою юридическую и образовательную систему, однако отказывалась от самостоятельной внешней политики и политики в сфере безопасности. Уния принималась с целью доведения войны до победного конца, так что можно сказать, что именно война породила унию. Общая цель – борьба против папства и универсальной монархии – объединила две половины острова крепче, чем подкуп, запугивание или коммерческая выгода.
[226]
В Испании тяготы войны также привели к серьезным конституционным изменениям. Поначалу казалось, что конфликт усилит политическое участие масс. Когда в октябре 1705 года союзники захватили Барселону, высшее дворянство в Королевском совете фактически восстало. В ноябре того же года знать потребовала, чтобы с дворянами советовались в вопросах ведения войны. Филипп возразил, что, по его мнению, дело было не в отсутствии консультаций, а в продолжавшихся региональных междоусобицах. В 1707 году он добился династического союза корон Кастилии и Арагона, куда вошли сам Арагон, Валенсия и Каталония. Автономию сохранили только Наварра и провинция басков. Остальная Испания превратилась в унитарное государство. Филипп достиг того, в чем не преуспели ни Карл V, ни Филипп II, ни граф Оливарес. Современную Испанию породила война за испанское наследство. Но если в Британском Содружестве это было реализовано благодаря парламенту, то в Испании ради единства пожертвовали представительными собраниями.
[227] Во Франции тяготы войны не позволили уничтожить давние препятствия, мешавшие осуществлению конституционной реформы. Потрясенный победами союзников в предыдущие два года, французский маршал Вандом предложил Людовику в 1706-м созвать первые с 1614 года Генеральные штаты и обрести тем самым народную поддержку. Король отказался, возможно, из страха, что тем самым откроет ящик Пандоры. На тот момент политическое участие по-прежнему ограничивалось законотворческими функциями парламента, который обладал правом вводить или отвергать новые налоги.
[228]
Последствия стратегической катастрофы 1680-х годов для Османской империи были воистину драматическими. Когда в 1686 году Буда сдалась имперцам, «ударная волна», вызванная этим событием, вскоре докатилась до Константинополя. В результате бунта янычар был низложен Мехмед IV, и на трон взошел его брат Сулейман II. Великого визиря казнили. В этом отношении у Мехмеда и Якова II была одинаковая судьба: оба они пострадали из-за ошибок во внешней политике. В ходе войны за испанское наследство Османская империя придерживалась нейтралитета. Воспоминания о поражениях при Вене и Зенте были еще слишком свежими. При этом турки восприняли договор в Карловице не как залог мирного сосуществования с христианской Европой, а как перемирие, во время которого Османская империя получила возможность перевести дух и подготовиться к новому наступлению. Теологическое обоснование они нашли в худайбии, договоре, который пророк Мухаммед некогда заключил с мекканцами.
[229] Это была чрезвычайно рискованная внутренняя политика, и не удивительно, что султан Мустафа II, который вскоре наследовал Сулейману II, перенес столицу в Эдирне, чтобы скрыть от населения условия Карловицкого договора. В 1703 году янычары подняли новое восстание в Константинополе, частично из-за местных злоупотреблений, наподобие задержек жалованья, но в основном из-за недовольства «пораженческой» внешней политикой. Султана Мустафу обвиняли не только в праздности и коррупции (эти явления были «исконно» присущи двору султана), но и в том, что он отдал врагам земли, принадлежавшие «дому ислама». Султана в итоге свергли, и его сменил на троне Ахмед III.
