Книга Европа. Борьба за господство, страница 76. Автор книги Брендан Симмс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Европа. Борьба за господство»

Cтраница 76

В ноябре 1820 года русские, пруссаки и австрийцы встретились в Троппау и договорились о том, что «государства, где состоялись смены правительств в результате революций, угрожающие положению других государств», необходимо вернуть к прежнему состоянию «мирными средствами или, при необходимости, с помощью оружия». Новая встреча тех же делегаций в 1821 году в Лайбахе наделила Австрию полномочиями для вмешательства в дела Неаполя и Пьемонта. После подавления революционного движения в Италии был созван Веронский конгресс, якобы для того, чтобы обсудить реформирование усмиренных территорий для предотвращения новых выступлений. Впрочем, очень быстро завязались споры по поводу того, как быть с Грецией и в особенности с Испанией; страсти накалились, не в последнюю очередь потому, что французские делегаты воспользовались случаем и потребовали пересмотра границ Рейнской области. Никакого соглашения достигнуто не было, и французская интервенция в Испании в апреле 1823 года, подавившая революцию и восстановившая Фердинанда на престоле, стала односторонним действием, которое вызвало неодобрение Меттерниха. Этаким слоном в посудной лавке в ходе конгресса и на протяжении дебатов об интервенции был Германский Союз. Кэстльри утверждал, что вопрос о «безопасности Германии в целом» неотделим от вопроса безопасности Европы. Однако он твердо стоял на том, что угроза революции должна быть «прямой и непосредственной», быть «насущной и чреватой применением оружия»; в противном случае любые действия предоставят русским предлог вторгнуться в Германию. [555]

Наиболее активное сопротивление принципу вмешательства наблюдалось на другом берегу Атлантики. Общество и правительство Соединенных Штатов воспринимали Испанию и Грецию, особенно первую, как идеологические оплоты движения против европейского абсолютизма. Это восприятие усугубилось, когда Франция не просто разгромила испанскую революцию, но пообещала выделить военные корабли для сопровождения испанских и французских Бурбонов, которых хотели отправить в Америку для установления консервативных монархий в бывших испанских колониях, чтобы они сменили в качестве правителей местных радикалов. Джон Куинси Адамс заподозрил европейские державы в намерении «колонизировать» испанские владения и «поделить [их] между собой». Американцам рисовалась пугающая перспектива: «Россия может занять Калифорнию, Перу [и] Чили; Франция [может занять Мексику] – где, как мы знаем, она давно интригует, чтобы установить монархию с Бурбоном во главе. А Британия, в своем последнем усилии, если не может противостоять такому ходу событий, будет притязать по крайней мере на остров Куба в качестве своей доли. Тогда в каком положении мы окажемся? Англия владеет Кубой, Мексика принадлежит Франции!» [556] Иными словами, Соединенные Штаты рисковали угодить в окружение враждебных европейских сил.

С учетом этого контекста президент Монро обратился к Конгрессу со своим знаменитым «Седьмым ежегодным посланием» в начале декабря 1823 года. Президент отмечал, что Европа «занимает четверть земного шара, с которой мы тесно взаимодействуем и от которой ведем свое происхождение»; европейские события «всегда нас интересовали, и мы всегда внимательно за ними наблюдали». Монро предупреждал, что Соединенные Штаты обязались уважать «существующие колонии» и уважают данные обязательства, но «любую попытку [со стороны европейских держав] расширить свое влияние на данное полушарие» и «подчинить своей воле новые латиноамериканские республики» воспримут как «угрозу нашему миру и безопасности». Президент также недвусмысленно заявил, что «Американские континенты, будучи свободными и независимыми, каковое состояние они намерены всемерно поддерживать и обеспечивать, отныне не должны рассматриваться как цели будущей колонизации любой европейской державой». Другими словами, «доктрина Монро» отражала вовсе не поворот к «полушарному» изоляционизму, а глубокую и обоснованную убежденность американцев в том, что события в Европе оказывают принципиальное воздействие на безопасность республики.


Международная турбулентность 1820-х годов отозвалась по всей Европе. Огромные затраты на вмешательство в дела Италии заставили Габсбургов снова созвать в 1825 году венгерский сейм, и случился неизбежный конфликт: мадьяры и их лидер Иштван Сечени не сумели добиться принятия венгерского в качестве официального языка, однако и австрийское правительство не получило желаемых средств. В Британии международная обстановка – в особенности наследие периода Наполеоновских войн – привела к общественным дискуссиям о реформах. Когда закон о свободном исповедании римско-католической веры был наконец принят в 1829 году, доводы в пользу его принятия опирались во многом на знаменитую речь герцога Веллингтона, в которой тот напомнил парламенту, что его победы были бы невозможны без католиков-ирландцев. Российскую империю также затронули внутренние беспорядки, вызванные стратегическими факторами. «Партия войны» при дворе полагала, что царь Александр недостаточно помогает греческим братьям; [557] так же считал и Союз спасения, либеральная националистическая подпольная организация. Возмущенные слабостью российской политики на Балканах и решившие воспользоваться вакуумом власти после смерти Александра в декабре 1825 года, заговорщики устроили провалившееся восстание, которое вошло в историю как восстание декабристов. Правда, благодаря им Николай I вступил на престол с убеждением в том, что русская национальная стратегия отныне должна прислушиваться к этим голосам.

Именно в данном контексте европейские державы рассматривали следующую фазу греческого кризиса. В феврале 1825 года разочарованный продолжающимся сопротивлением эллинов турецкий султан велел своему военачальнику, номинальному правителю Египта Мехмету Али, подавить восстание. В награду Мехмету пообещали Сирию, и очень скоро его многочисленное войско очутилось в Греции, сея разорение и смерть. По всему континенту сторонники греческой независимости стали призывать к войне против Турции. Новый русский царь тоже ощутил силу народного негодования. В апреле 1826 года Николай I в Санкт-Петербурге заключил соглашение с Британией: стороны договорились о посредничестве в Греции и отказались от любых коммерческих и территориальных претензий. Условия Аккерманской конвенции, заключенной полугодом позже, гласили, что, по мнению Британии, Франции и России, Греция должна стать полуавтономным вассальным государством Османской империи. Париж и Лондон надеялись, что сильная Греция не станет агентом русской экспансии, что она окажется непреодолимым барьером для амбиций Санкт-Петербурга; так или иначе, британский премьер-министр граф Грей больше был озабочен недопущением русских в Германию, чем ситуацией на Балканах. Сыграли свою роль и сообщения о зверствах турок на греческих землях. [558] Первоначальное вмешательство ограничилось отправкой совместного англо-французского флота, который, уладив споры относительно командования, наголову разгромил турецко-египетские морские силы у мыса Наварин [559] в октябре 1827 года. В самом конце того же года султан Махмуд II решил упредить создание антиосманской коалиции и объявил священную войну (джихад) России. После непродолжительной военной кампании турок вынудили принять условия Адрианопольского договора в сентябре 1829 года. Греция обрела независимость, Валахия и Молдавия получили автономию, тогда как Россия сделала лишь весьма скромные территориальные приобретения на Кавказе.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация