Книга Европа. Борьба за господство, страница 78. Автор книги Брендан Симмс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Европа. Борьба за господство»

Cтраница 78

Столкнувшись с этими вызовами, великие державы не стали предпринимать «контрреволюционный крестовый поход», как предлагали когда-то Меттерних и царь Николай. Вместо этого они согласились сдерживать (но не нападать) Францию; они не желали подавлять революцию, однако дали понять, что переправа французов через Рейн будет воспринята соответствующим образом. Будущее Бельгии было определено на Лондонской конференции в декабре 1830 года. Стране позволили отделиться от Голландии, но только при условии, что она примет нейтралитет и «незаинтересованного» – читай: не расположенного к Франции – монарха. Чтобы подкрепить дипломатию делами, австрийские войска подавили итальянскую революцию, а гораздо более многочисленная армия Германского Союза во главе с Пруссией встала на французской границе. С немецкими революциями тоже быстро справились, но ситуация в Бельгии была сложнее: Вильгельм IV отказался признать отделение Бельгии и в начале августа попытался силой вернуть бельгийцев под свою власть. Это столкновение обеспечило Франции предлог для вмешательства, силы Вильгельма оказались в осаде в Антверпене; повсюду звучали патриотические лозунги, а Британия, Пруссия, Австрия и Россия внимательно наблюдали за происходящим. Голландцев «усмиряли» вплоть до самого конца 1832 года, гарантируя целостность нового нейтрального государства; затем французы вывели свои войска из Бельгии. Между тем русский царь подавил восстание поляков в сентябре 1831 года, а в феврале 1833-го отправил корпус к черноморским проливам по просьбе султана, дабы остановить наступление Мехмета Али. Условия Ункяр-Искелесийского договора в июле 1833 года зафиксировали победу русского царя: проливы открывались для русских кораблей во время войны, но закрывались для флотов других европейских держав.

Когда, как говорится, дым рассеялся в 1833–1834 годах, контуры новой европейской геополитики стали различимыми по всему континенту. Османская империя превратилась в громадный «барьер», защищавший южный фланг России, а Константинополь теперь сделался морскими воротами в Средиземноморье. Русские пользовались своим новообретенным преимуществом довольно сдержанно, отчасти потому, что они приняли для себя принципы «системы конгрессов», а отчасти потому, что опасались возникновения враждебной коалиции. Когда Александр Меншиков [566] стал призывать спустя несколько лет к дальнейшему движению на юг, министр иностранных дел Карл фон Нессельроде ответил, что тем самым Россия фактически спровоцирует англичан и французов на строительство военно-морских баз в Черном море. [567]

«Пожар» либерально-националистического вызова удалось слегка притушить, но не более того. Официальное объявление независимости Греции по Лондонскому договору 1830 года ознаменовало появление беспокойного государства на западной границе Османской империи. Большинство греков, примерно три четверти населения, все еще проживали за пределами страны – в Македонии, Фессалии, на островах, в Малой Азии и, конечно, в Константинополе. Объединение греков стало «Великой идеей», Megale Idea, греческой внешней политики и доминирующим предметом споров во внутренней политике на ближайшие девяносто лет; по сути, это был единственный объединяющий принцип для глубоко расколотого общества.

Куда насущнее и злободневнее выглядел продолжавшийся рост итальянского национализма, воплощенный в движении «Молодая Италия», которым руководил либеральный националист Джузеппе Мадзини. Как он писал в своем «Общем наставлении» для членов движения (1831), полуострову необходимо единство, поскольку без единства «нет подлинной силы; Италия окружена могучими, объединенными и завистливыми нациями, и ей потому требуется прежде всего сила». Федерализм отвергался: «Превратив себя в политического импотента наподобие Швейцарии, Италия непременно окажется под влиянием того или иного соседнего государства». Программа достижения итальянского единства по Мадзини являлась частью широкого представления о европейском единстве, каковое рисовалось «великой миссией Италии, самой судьбой предназначенной для объединения человечества». Мадзини не сомневался в конечной победе, будучи уверен, что «Европа переживает последовательный ряд преобразований, которые постепенно и неудержимо ведут европейское общество к формированию огромной объединенной массы». В апреле 1834 года эти настроения нашли свое выражение в создании организации «Молодая Европа» в Берне с участием итальянских, немецких и польских делегатов. Первоначально эта группа планировала избегать конспиративной деятельности и низвергать существующий порядок исключительно силой своих идей. [568]

Что важнее всего, революции 1830–1832 годов ускорили трансформацию немецкой геополитики, начавшуюся с 1815 года. Австрия показала, что ее гораздо сильнее заботят события в Италии, и не уделяла пристального внимания защите интересов Союза в целом и Люксембурга в частности. Мелкие немецкие государства, в свою очередь, были явно не в состоянии обеспечить собственную безопасность. Баварские военные расходы, например, сокращались более чем на треть ежегодно с 1819-го по 1830 год. [569] Главный министр Баварии Карл Август фон Вангенхайм даже гордился тем, что «действует по минимуму» во имя общей обороны. Крепости либо вовсе не строились, либо находились в откровенно плохом состоянии. Пруссия, никак не Австрия, пыталась отстаивать интересы Люксембурга на «робком» Франкфуртском сейме, причем не столько из общенемецкого патриотизма, сколько из-за растущего убеждения в том, что безопасность самой Пруссии в европейской государственной системе зависит от поддержки всей объединенной Германии. Одновременно в Бадене, Вюртемберге и даже в Баварии распространялась уверенность в том, что лишь Берлин способен защитить немцев от Франции. «Не знаю, что такое Германия южная или северная, – писал король Людвиг Баварский в марте 1831 года. – Знаю просто Германию. Я убежден, что наша безопасность кроется в теснейшем союзе с Пруссией». Вскоре после подавления революционных выступлений большинство государств Германии согласилось присоединиться к Пруссии в знаменитом Таможенном союзе – Zollverein (1833). Главный министр Гессен-Дармштадта барон фон Тиль не считал нужным маскировать политические последствиям: «Я вполне осознаю то обстоятельство, что, едва мы окажемся коммерчески связаны с великой державой, эта связь безусловно коснется и политики». [570]

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация