Но главным полем боя для всех сторон в 1848–1849 годах, будь то консерваторы, либералы, радикалы, социалисты или коммунисты, и для великих держав оставалась Германия. Там революции грозили ликвидировать базис Венских соглашений, уничтожить его идеологически и геополитически. Британцы следили за крахом власти Габсбургов в 1848–1849 годах с глубокой озабоченностью. «Исключение Австрии из процесса объединения Германии, – писал британский посол в Мюнхене сэр Джон Милбэнк в конце апреля 1848 года, – ведет, если рассматривать оное в контексте баланса сил в Европе, к неумолимому возвышению Пруссии. Баланс сил полностью изменяется. Отменяются договоры, которые составляют основу европейского национального законодательства. Великие державы получают полное право счесть сей факт casus belli».
[617]
С другой стороны баррикад тоже нарастали соответствующие ожидания. В «Манифесте коммунистической партии» Маркс и Энгельс писали, что коммунисты «обращают главное свое внимание потому, что Германия находится накануне буржуазной революции». По их мнению, Германия «совершит этот переворот при более прогрессивных условиях европейской цивилизации вообще, с гораздо более развитым пролетариатом, чем в Англии семнадцатого и во Франции восемнадцатого столетия». По Марксу и Энгельсу, «немецкая буржуазная революция… может быть лишь непосредственным прологом пролетарской революции».
[618] Немецкие либералы во Франкфурте, со своей стороны, желали создать единую конституционную Германию вместо слабой конфедерации, учрежденной Венскими соглашениями. Однако они расходились во взглядах относительно того, какой быть новой Германии – Kleindeutschland, то есть «малой», без владений Габсбургов и под началом Пруссии, либо Grossdeutschland, то есть «большой», с владениями Габсбургов и во главе с Австрией.
Лондон и Санкт-Петербург сознавали, что объединенная Германия будет иметь принципиальное значение для общеевропейского баланса сил, особенно если она примкнет к либерально-националистическому движению. «Вся наша система, – говорил министр иностранных дел России Нессельроде в апреле 1848 года, – должна измениться, поскольку в Германии возникает новая сила, и объединенная, демократическая и амбициозная страна вполне способна доставить нам множество затруднений».
[619] В особенности Санкт-Петербург тревожила ситуация в Шлезвиг-Гольштейне, угрожавшая безопасности балтийского побережья.
[620] Ни Британия, ни Россия не возражали против объединения Германии как такового, но имели совершенно различные мнения о том, каким должна быть идеология нового государства. Уже в марте 1848 года Пальмерстон приветствовал инициативы по объединению Германии, призванные дать стране «больше политической энергии», как «надежный дополнительный способ укрепить баланс сил в Европе».
[621] Умеренно либеральная и возглавляемая Пруссией объединенная Германия, заметил Пальмерстон июле 1849 года, «будет… прочным барьером между континентальными державами»,
[622] сумеет сдержать Францию и «подвинет» Россию. Русские, в свою очередь, желали видеть сильную консервативную Германию под властью Пруссии или Австрии, либо в качестве кондоминиума, который подавил бы революционную активность, перестал вмешиваться в польские дела и выступил бы этаким «забором», мешающим распространению революционных идей из Франции. Россия, следовательно, твердо выступала против германского единства в рамках «демократического проекта».
[623]
Австрийцы предложили наиболее радикальный план для Центральной Европы. Габсбурги намеревались сохранить свои позиции в Германии и повысить эффективность управления империей за счет большей централизации. В самом конце 1848 года князь Шварценберг, австрийский главный министр, выдвинул схему создания «сильной объединенной»
[624] Германии, в состав которой входили нынешние земли Германского Союза, а также все славянские, венгерские, польские и итальянские владения Габсбургов. Очевидная цель этой «империи семидесяти миллионов» состояла в том, чтобы обеспечить Германии защиту от возможной внешней агрессии со стороны великих держав, но последние отвергли австрийскую схему, узрев в ней угрозу для европейского равновесия сил. Франция предупредила, что значительное территориальное расширение Союза – которое существенно увеличит военную мощь и станет угрожать восточной границе, равно как и Ломбардии, на каковую притязали Габсбурги, – попросту недопустимо. Британия придерживалась сходного мнения, как по идеологическим, так и по геополитическим причинам. Рассел в середине ноября 1850 года заявил, что «объединенная сила под флагом Союза может быть использована против Франции или Бельгии. Это серьезный вопрос… несовместимый с балансом власти в Европе».
[625] Обе державы соглашались с тем, что территориальный и конституционный порядок Германского Союза являются неотъемлемыми элементами европейского равновесия сил и «публичного права»; следовательно, они не подлежат изменению в одностороннем порядке. Русские поддерживали идею сильной консервативной Германии, но не были готовы вести общеевропейскую войну за свое видение. Оказавшись в одиночестве, Австрия отступила, и план Шварценберга, что называется, положили на полку.
Европейские революции потерпели поражение по многим причинам. Революционное единство лопалось вследствие разногласий между городом и деревней, между либералами и радикалами, между протестантами и католиками. В большинстве случаев крестьян подкупали мелкими уступками, и в итоге крестьянство оказалось преимущественно консервативным; в Италии это помогло Габсбургам в противостоянии буржуазной революции, к которой примыкали мастеровые. После первоначального шока консерваторы в Пруссии, Австрии, Франции и по всей Европе сплотились, стали выпускать свои газеты и перешли в наступление. Король Пруссии отказался принять предложенную корону – «из канавы», – которую ему прочили либеральные националисты во Франкфурте. Он не желал править объединенной Германией без согласия всех заинтересованных сторон. Армии, которые показали свою ненадежность в 1847–1848 годах, были очищены от подрывных элементов и превратились в сокрушительную силу стараниями генерала Приттвица в Берлине, генерала Кавеньяка в Париже и маршала Радецкого в северной Италии. В Восточной и Центральной Европе, где 1848 год начинался с надежд на «весну народов», нации приготовились вцепиться друг другу в глотки.
