Самое смешное, что я даже Роджера не воспринимала как Роджера. У него было какое-то тайное имя, совсем другое, но я знала, что все равно это он.
(Всегда думала, что у каждого есть тайное имя, которое нельзя выразить словом. Например, я – это в любом случае я, будь я «Брианной» или нет. Себя можно называть «Я», но как тогда быть с другими?)
Так вот, во сне я знала настоящее имя Роджера, только не зацикливалась на нем. Лишь в самом конце вдруг подумала: «Эй, оно ведь отлично ему подходит!»
А потом случилось это, и весь мир затрясся и растаял…
Оставшуюся часть строки Брианна закрасила чернилами и подписала:
Ни одному писателю не под силу передать это чувство!
Роджер громко расхохотался – и тут же притих, торопливо озираясь. На кухне по-прежнему звенели голоса, но в коридоре было тихо, и его взгляд снова будто магнитом притянулся к дневнику.
Я лежала, зажмурившись – во сне – и чувствовала, как угасает в теле страсть. А когда открыла глаза, оказалось, что на мне лежит Стивен Боннет.
От ужаса я сразу пришла в себя. Горло сводило, будто от крика, но ни Роджер, ни ребенок не проснулись. Меня бросало то в жар, то в холод, я вся взмокла, сердце колотилось как бешеное. Очень не скоро удалось успокоиться и снова уснуть – только когда птицы запели.
Собственно, именно они и помогли мне уснуть. Па (да и отец, если подумать) всегда говорил, что сойки и вороны чувствуют опасность; в лесу надо к ним прислушиваться. Возле дома у нас много соек, и потому я знала, что в безопасности.
Внизу страницы оставалось немного места. Роджер взмокшими пальцами перевернул лист, и сердце застучало в ушах. Запись продолжалась. И если вначале почерк был кривым и неровным – Брианна торопилась изложить переживания, – то здесь буквы оказались выписаны аккуратно, словно изначальный страх улегся и Брианна успела все обдумать.
Я пыталась забыть, но не получается. Сон снова и снова лезет мне в голову, пришлось даже уйти из дома. Мама взяла Джемми, и я смогла побыть одна. Села в травяном сарае, закрыла глаза, пытаясь вспомнить каждый эпизод сна и смакуя приятные моменты. Пусть самый конец, со Стивеном Боннетом, меня напугал, но я все равно хотела сохранить этот сон в памяти. Возможно, тогда я смогу повторить его с Роджером в реальности.
Только я сомневаюсь, что получится, – пока не вспомню тайное имя мужа.
Здесь запись обрывалась. Дальше шли пересказы других снов, но Роджер не стал их читать. Он медленно закрыл дневник и поставил его на полку. А потом долго стоял, глядя в окно и нервно теребя пальцами шов на штанине.
Часть пятая. «Ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться»
[64]Глава 39. В роще купидона
– Как думаешь, они разделят ложе?
Джейми даже не попытался понизить голос. К счастью, мы стояли на дальнем краю веранды, и новобрачные не могли его услышать. Впрочем, кое-кто в нашу сторону все же повернулся.
Ниниан Белл Гамильтон и вовсе открыто на нас смотрел. Я широко улыбнулась и помахала пожилому шотландцу закрытым веером в знак приветствия, мимоходом ткнув Джейми в ребра локтем.
– Какой ты почтительный племянник, если интересуешься подобным о собственной тетушке, – пробормотала я.
Джейми отодвинулся, чтобы мой локоть его не достал, и вскинул бровь.
– При чем здесь почтительность? Они женятся, и оба уже давно не дети, – добавил он и улыбнулся Ниниану, который весь покраснел, пытаясь сдержать смех.
Сколько лет Дункану Иннесу, я не знала. Наверное, где-то пятьдесят пять. Тетушка Джейми, Иокаста, была как минимум на десять лет старше.
Иокаста любезно принимала поздравления друзей и соседей. Высокая, одетая в платье из коричневатой шерсти, она расположилась между огромными каменными вазами с ветками сухого золотарника. За ее плечом с величественным видом стоял чернокожий дворецкий Улисс, в парике и зеленой ливрее. А сама Иокаста, в кружевном чепчике, что подчеркивал ее выразительные, типичные для Маккензи черты, несомненно, была королевой плантации «Горная река». Я привстала на цыпочки, стараясь углядеть ее супруга.
Дункан был слегка ниже Иокасты, но все равно выделялся бы в толпе. Я уже видела его утром, одетого в лучшие шотландские одежды. Смотрелся он впечатляюще, хоть и был жутко смущен. Я вытянула шею, придержавшись за руку Джейми, чтобы не потерять равновесие. Он схватил меня за локоть.
– Что ищешь, саксоночка?
– Дункана. Разве он не должен быть с твоей тетушкой?
На первый взгляд никто бы не сказал, что Иокаста слепа – что она стоит между вазами, чтобы легче ориентироваться, что Улисс нашептывает ей имена приближающихся гостей. Я заметила, как ее левая рука поднялась и, так ничего не коснувшись, вновь опустилась. Иокаста улыбнулась и кивнула, сказав что-то судье Хендерсону.
– Сбежал прямо перед первой ночью с женой? – предположил Ниниан. Он задрал голову в попытке увидеть что-нибудь в толпе, не вставая на цыпочки. – Я бы, наверное, и сам волновался. Твоя красивая тетушка, Фрейзер, при желании может сделать так, что у самого японского императора все между ног отмерзнет.
У Джейми дернулись губы.
– Наверное, ему опять приспичило. За утро уже четыре раза в нужнике был.
Я вскинула брови. Вообще-то Дункан страдал от хронического запора. Я даже прихватила для него листья сенны и корни кофейного дерева, несмотря на грубые замечания Джейми о том, как должен выглядеть хороший свадебный подарок. Наверное, Дункан переживал куда сильнее, чем я думала.
– Ну, для тетушки тут ничего нового, с ее-то тремя прежними мужьями, – ответил Джейми на тихое высказывание Гамильтона. – А вот Дункан женится впервые. Для любого мужчины это потрясение. Припоминаю собственную первую брачную ночь, а ты? – усмехнулся Джейми, глядя на меня.
Мои щеки тут же залились румянцем. Я тоже помнила, причем очень хорошо.
– Жарковато тут, да? – Я мигом развернула кружевной веер цвета слоновой кости и принялась им обмахиваться.
– М-да? – по-прежнему усмехаясь, спросил Джейми. – А я и не заметил.
– В отличие от Дункана, – влез Ниниан и сжал морщинистые губы, чтобы не рассмеяться. – Видел его, он потел, словно пудинг на пару.
На самом деле снаружи было достаточно прохладно, несмотря на расставленные по углам веранды чугунные жаровни с горячими углями, от которых исходил сладкий аромат яблоневых дров. Началась весна – на лугах зеленела свежая трава, деревья вдоль реки оделись листвой, – однако в утреннем воздухе по-прежнему ощущались цепкие когти мороза. В горах зима еще не закончилась, и на пути к плантации Иокасты мы пробирались сквозь снега вплоть до самого Гринсборо. Впрочем, нарциссы и крокусы все равно храбро пробивались на поверхность.
