Ничтожно малы, повторила я про себя, забирая у сестры кипу документов, которые она мне тут же вручила, и позволив Максу увести меня из комнаты. Но насколько малы эти шансы? Можно ли сравнить это с вероятностью того, что вы обнаружите мужчину, который был вашей первой любовью, и мужчину, которого безумно любите сейчас, в одну и ту же ночь в одной и той же больнице? Это просто смехотворно. Здесь не может быть ни объяснений, ни логики, к чему я, впрочем, уже успела привыкнуть.
– Вы хотели попросить меня о чем-то, миссис Тэйлор?
Я покачала головой и попыталась успокоиться. То, о чем я собиралась попросить его, было слишком важно, и я не имела права расплакаться и бормотать что-то невразумительное.
– Я хотела рассказать вам о Джо. О том, какой это человек. Прежде, чем вы начнете свою работу сегодня вечером, я хотела, чтобы вы узнали, что он – гораздо больше, чем просто один из тех, кто носит при себе донорскую карточку. Я хочу, чтобы вы знали, что он обладает удивительным чувством юмора, это правда, и мы с ним постоянно хохочем. Он очень добрый и внимательный, и не только к членам своей семьи – ко всем. Я не могу назвать ни одного человека, кому бы он не понравился. Он на самом деле замечательный, для своих родителей он значит целый мир, так же, как и для своего сына… и для меня.
В больницах все происходит по расписанию. Заранее готовятся операционные, все идет своим чередом. Я прекрасно понимала, что где-то в этом здании профессионалы-медики уже ждут часа, когда начнется их работа. А там, снаружи, в темной снежной ночи, уже готовились куда-то мчаться кареты «Скорой помощи» и, возможно, даже вертолеты. Но их работа начнется только тогда, когда свою закончит вот этот хирург. Однако на его лице я не заметила и следа беспокойства, когда он стоял передо мной, чуть наклонив голову и слушая, пока я пыталась за пару минут выдать ему все то, на что у меня самой ушло восемь лет, в течение которых я любила и узнавала этого человека, которого сейчас передавала ему.
Когда я наконец замолчала, я увидела тепло и доброту в его глазах.
– Миссис Тэйлор, похоже, ваш супруг – такой человек, познакомиться и подружиться с которым я и сам бы почел за честь. Даю вам слово, что, пока Джо будет находиться со мной и моей командой, мы будем обращаться к нему больше чем просто с уважением, но также с восхищением и благодарностью. Джо был мужественным человеком, пока жил, но то, что он делает сейчас, что оставляет нам, – это даже более смело и мужественно. То же самое относится и к вам самой.
Я покачала головой, но его слова убедили меня в том, что я достаточно красноречиво описала ему Джо. Итак, я рассказала им про Джо. Я полезла в сумочку за платком и почувствовала острый край пластиковой коробочки. Вопрос слетел с моих губ прежде, чем я могла обдумать его.
– Я видела в кино, что иногда во время операций играет музыка. Вы практикуете это?
Мистер Бертрам склонил голову.
– Да, это так. Я лично предпочитаю классику. В частности, Дебюсси.
Я медленно достала из сумочки плоскую коробочку. Последний раз я видела ее пару дней назад, когда вытаскивала из проигрывателя в машине. Тогда я поменяла диск на что-то другое, что мне было больше по вкусу. Обложка диска ярко сверкнула под лампами дневного света: гитара, стог сена и сброшенная кем-то ковбойская шляпа.
– Можно ли сделать так, чтобы играла вот эта музыка, когда вы… когда… во время…
– Я с удовольствием это сделаю, – пообещал он, забирая у меня диск.
– Четвертый трек – его любимый.
– Я обязательно позабочусь о том, чтобы он был проигран.
Я протянула руку человеку, которого, как я понимала, больше никогда не увижу, но лицо которого не забуду никогда.
– Спасибо, что выслушали меня.
– Это мы должны благодарить вас и вашего мужа за то, что вы оба делаете. – По его словам я поняла, что наша встреча подходит к концу. – Теперь мне надо идти, если только вы больше не хотите мне ничего сказать или попросить о чем-то, миссис Тэйлор.
Казалось, этот вопрос так и повис в коридоре, в воздухе, пропитанном антисептиком.
– Нет, мистер Бертрам. Больше ничего. Совсем ничего. – С этими словами я повернулась и ушла прочь.
Три вещи поразили меня, когда я вернулась в отделение интенсивной терапии. Первое – то, что здесь уже собралась небольшая группа людей, на зеленой форме которых с помощью трафарета была нанесена надпись «Операционная». Они слонялись возле поста медсестер и старались оставаться незамеченными. Это собрались последние сопровождающие Джо, и теперь они ждали его самого.
Вторым шоком стал голос Макса, хриплый и надломленный, когда он заканчивал одностороннюю беседу с мужчиной, которому уступил свое место моего лучшего друга.
– Что касается денег – даже не думай об этом. Ни на секунду, хорошо? Считай, что об этом уже позаботились, ладно? – Макс глубоко вздохнул. – Что касается всего остального, могу пообещать тебе, что я буду присматривать за ними. Постоянно. Можешь не стесняться и поразить меня громом, если я сделаю что-то не так, как тебе того хотелось бы.
Я молча подошла к своему другу и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул от моего прикосновения, как от электрического тока.
– Не надо вот так подкрадываться к людям.
– Почему? Потому что это плохо – подслушивать, как сильно тебя любят? – Я переместила руку с его плеча на щеку. Потом заглянула ему в глаза, которые заметно покраснели с тех пор, как я вышла из палаты. – Но в любом случае я все это и так знала, – с нежностью произнесла я, целуя его в лоб.
– Тебе надо было бы прийти сюда на пару минут пораньше, когда я обещал ему, что обязательно возьму Джейка в Нэшвилл, как только он подрастет.
На моих губах показалась грустная улыбка.
– Джо это бы понравилось.
Наступила долгая пауза, которую в конце концов нарушил Макс:
– Ты сказала хирургу все, что хотела?
Я печально кивнула.
– Да. – Потом набрала в легкие побольше воздуха, чтобы стать увереннее, и произнесла: – А сейчас мне хотелось бы остаться с Джо наедине.
Макс как-то неуклюже поднялся на ноги, одновременно ударившись и о стул, и о край койки Джо на пути к выходу. Когда он повернулся, стало ясно, отчего он постоянно спотыкается. Глаза его застилали слезы.
– Пусть земля тебе будет пухом, приятель.
И вот, наконец, последняя неожиданность. После долгого дня, полного слез, мои глаза вдруг высохли. Я уже не чувствовала себя так, будто оцепенела от боли. Нечто большее отодвигало эти ощущения в сторону. Мне потребовалось некоторое время, чтобы определить, что же это такое. Любовь. Я слишком сильно любила Джо, чтобы посвятить эти последние минуты с ним горю и страданиям. Нет, у нас все было не так. Это было бы непохоже на нас. И последние моменты никак нельзя было портить слезами. Это было бы неправильно.
