– Моя свекровь похожа на неукротимую силу природы.
– Помню, – с горечью сказала я, поскольку привкус прошлого все еще жег, как соль на ране.
Какое-то мгновение Шарлотта выглядела ошарашенной, словно внезапно поняла, что размышляет вслух… и именно передо мной.
– Ой, извини. Совсем забыла, ты же ее знаешь… ну, конечно же.
– Не то чтобы очень, – ответила я, чувствуя неловкость при упоминании хоть чего-то, что связывало меня с ее мужем. – Разумеется, не так хорошо.
– По-моему, никто не знает Веронику хорошо, – заявила Шарлотта с неожиданной откровенностью. Она опустила мобильник в сумочку от известного дизайнера и грустно рассмеялась: – Она отправилась надавить на капитана круизного лайнера, чтобы тот изменил курс и зашел в ближайший порт, откуда она сможет вылететь домой.
– Ну… если кто-то на это способен…
– Да, знаю… так это она.
Наши взгляды встретились, и мы на мгновение поняли друг друга, но обе быстро отпрянули назад, словно нас ударило током.
– Надо ноги размять, – заявила Шарлотта и, внезапно вскочив со стула, резкими шагами направилась к двери. Возбуждение следовало за ней неотступной тенью, она не могла избавиться от него, хотя, наверное, сама еще этого не понимала. Взявшись за дверную ручку, она замялась, чувствуя неловкость от необходимости попросить меня хоть о малейшем одолжении.
– Если кто-то будет меня спрашивать… врачи… скажешь им, что я вернусь минут через пять?
Я согласно кивнула. Чем меньше мы друг с другом разговариваем, тем лучше. Шарлотта явно тоже это понимала, поскольку вышла из комнаты ожидания, не сказав больше ни слова.
Шарлотта
– Один кофе навынос, пожалуйста, – попросила я, глядя, как исходящая паром жидкость тугой струей, словно черный водопад, лилась в стоявшую внизу чашку. Я чувствовала, как меня внутри всю трясет и крутит, так что в кофеине я сейчас явно не нуждалась. Было бы слишком просто объяснять разгулявшиеся нервы целиком разговором с матерью Дэвида, хотя, видит Бог, она обладала не виданной мною ни в ком – включая мою мать – способностью доставать людей, что само по себе являлось выдающимся достижением. Но на сей раз не следовало винить лишь Веронику в том, что у меня непрестанно колотилось сердце и разыгралась такая изжога, что, казалось, я вся сгораю изнутри.
Вот что значит страх в сочетании с необузданной паникой. Так мать нетерпеливо смотрит на часы, когда ее ребенок все не идет домой. Так близкие ждут, пока наконец сядет самолет. Так случается во время землетрясения или смерча. Так ощущаешь беспомощность, когда жизнь того, кого ты любишь, находится не в твоих, а в чужих руках. Так взываешь о помощи к Богу и обещаешь, что никогда больше ни о чем его не попросишь, никогда в жизни. В последнее время мы не очень-то часто общались с Богом, однако здесь, в тихом и опустевшем больничном буфете, я просила, нет, умоляла его, чтобы с Дэвидом все обошлось. Я могла бы бросить все – если бы пришлось, – но только не Дэвида, никогда. Я бы отдала все, чтобы спасти его так же, как он спас меня – дважды, – а потом спасал каждый день, пока мы были вместе.
Я порылась в кошельке, вытащив горсть монет, чтобы расплатиться, потом передумала и полезла за купюрой.
– На самом деле сделайте, пожалуйста, навынос два кофе.
Я не знала, примет ли Элли от меня хоть что-то. Смыли ли быстротекущие воды жизни нашу давнюю вражду? Или же она все еще таилась где-то в глубине: грозная багровая туча неприязни и враждебности, поглотившая крепнувшую было между нами дружбу?
Шарлотта. Шесть лет назад
Кофе получился крепким и горячим, как я любила, но удовольствия от него я не чувствовала, глядя на медленно просыпающийся город за панорамными окнами квартиры Дэвида почти у самых доков. Я сидела за стойкой посреди кухни со столешницей из белого мрамора, глядя невидящими глазами, как дрожащие оранжевые полоски рассекают серое утреннее небо, словно холст, внезапно брошенный передумавшим писать художником. Я смотрела, как вокруг день сменяет ночь. Смена, перемена. Это неотъемлемая часть жизни. Ее нельзя остановить, ей невозможно препятствовать. Люди все время меняются, они заводят друзей и порывают с ними (у меня, разумеется, имелись личные причины, чтобы знать это наверняка), их взаимоотношения зарождаются и развиваются. А как же чувства – они когда-нибудь меняются по-настоящему? Мне так хотелось верить, что да. Мне хотелось убедиться, насколько это было возможно, что любовь, которую мой жених испытывал к своей бывшей подружке, исчезла навсегда, что от нее не осталось и следа. Я хотела, чтобы она стерлась из его памяти, из сердца и из души, и какое-то время мне казалось, что это действительно произошло. А вдруг я просто себя обманывала?
– Вот ты где, – произнес Дэвид, выходя из спальни в черном костюме и ослепительно-белой рубашке, в которых он выглядел просто неотразимо.
У меня перехватило дыхание, когда он обнял меня за талию, зарылся лицом в мои длинные светлые волосы и начал нежно целовать мою шею.
– М-м-м… как хорошо ты пахнешь. А может, это кофе, – поддразнил он меня, протягивая руку, чтобы налить себе чашечку. Я улыбнулась, но как-то натянуто.
– Все нормально? А мне кажется, что ты какая-то притихшая.
Он произнес ее имя.
– Все прекрасно, – заверила я его. – Просто немного устала. Спала не очень хорошо.
Его сверкающие голубые глаза озабоченно затуманились, когда он внимательно посмотрел на меня.
– Ты и вправду металась всю ночь. Простыня с твоей стороны кровати смята так, словно по ней смерч прошелся.
– По-моему, в этом виноват ты, – ответила я с хрипотцой в голосе. Воспоминания о взаимной страсти пронеслись над стойкой, потрескивая, словно электрическая дуга.
– А по-моему, мы оба, – поправил меня он.
Он произнес ее имя.
Надо что-то говорить, надо ему рассказать. Ему снился сон. Я поняла это по дрожащим векам и еле слышному горловому бормотанию. Он лежал на скомканных простынях, освещенный молочно-белым лунным светом, струившимся сквозь окна. Даже во сне он был прекрасен: его спутанные темные волосы призывно влекли меня коснуться их, легкая щетина на подбородке манила потереться о нее щекой, мягкий изгиб его рта шепотом звал мои губы. Я не смогла устоять. Приподнявшись на локте, я склонилась к нему и нежно поцеловала его спящие губы. Они выгнулись от ласкового прикосновения и чуть приоткрылись. Он не проснулся, в этом я была уверена.
– Элли.
Он произнес ее имя.
Он произнес ее имя.
Я замерла, не в силах шевельнуться или что-то сказать, даже дыхание давалось мне с трудом. А потом, просто чтобы сделать мои страдания нестерпимыми, он снова повторил его:
– Элли.
Я откинулась на подушку, прикусив нижнюю губу, чтобы выплакаться без единого звука. До нашей свадьбы оставалось меньше полутора месяцев. Прошла последняя примерка платья, утвердили меню, заказали цветы, оплатили место проведения церемонии. Все встало на свои места. Мы были готовы, наконец-то готовы, и пребывали в блаженном ожидании, когда в нашей жизни начнется очередное захватывающее приключение.
