– А ты можешь разбудить папу до того, как я лягу, чтобы я сказал ему «спокойной ночи»?
Моя рука потянулась к горлу, словно желая сдержать рвавшиеся из меня рыдания.
– По-моему, папе нужно еще немного отдохнуть, цыпленок. Знаешь что? Давай, как только он проснется, я скажу ему, что ты звонил. Годится?
– Пойдет, – ответил он, однако я услышала в его голосе дрожь. Мать всегда все чувствует, даже за многие километры и сквозь треск в телефоне. Она просто все знает.
– Что такое, Джейки? Что случилось?
– Я хочу, чтобы ты была здесь, и папа тоже. Элис и Стэн хорошие, но они все делают не так.
Я ощутила полную беспомощность, услышав голос ребенка, нуждающегося во мне и тянущего меня к себе, в то время как другой конец веревки был намертво затянут вокруг кровати моего больного мужа. Выбор представлялся невозможным: я должна была находиться рядом с обоими, они оба во мне нуждались.
– Как, родной?
Джейк понизил голос до нарочитого театрального шепота, который, я знала, могла услышать Элис.
– Стэн выдавил пасту на мою зубную щетку, но когда я почистил зубы… он их не проверил. Папа так не делает.
Это было одним из множества маленьких ритуалов Джо и Джейка. Джо всегда брал на себя главную роль укладывания сына. Думаю, даже я не могла бы с ним в этом сравниться, а уж у наших доброжелательных соседей не оставалось вообще никаких шансов. Мои руки сжались в кулаки, а ногти с силой впились в ладони, когда я пыталась припомнить слова Джо.
– Так, открой ротик пошире. Посмотрим, как ты все сделал. – Я знала, что там, в нашем доме, мой семилетний сынишка открыл рот, слушая доносившиеся из телефона слова. – Да, очень хорошо. Никаких дырок. Прекрасно, милый мой.
Джейк на мгновение умолк.
– У тебя получилось не как у папы, – мрачно заявил он. – И ты не дала мне пять.
– Извини, дорогой. Обещаю, что в следующий раз у меня получится лучше… пока папа снова не начнет проверять твои зубки.
Он остался доволен моим ответом и заснул с надеждой на лучшее завтра. Как же я ему завидовала!
Слишком взволнованная и измученная, чтобы оставаться в комнате для посетителей, которая все больше и больше напоминала тюремную камеру, я вышла в коридор и поплелась в сторону палаты Джо. Врачи буквально толпились в комнатке с прозрачными стенами, так что оказалось практически невозможно разглядеть кровать, а уж Джо – тем более. Я вытянула шею, выискивая сердобольную сестру, которая чуть раньше позволила мне зайти к нему, рассмотрела ее в дальнем углу палаты и с надеждой стала ждать, когда наши взгляды пересекутся. Она прочла в моих глазах немой вопрос и грустно покачала головой. Войти мне пока было нельзя.
Мне пришлось признать, что Джо в тот вечер получил львиную долю внимания врачей. Я прошла через двойные вращающиеся двери, которые вели в холл, теряясь в догадках, хорошо это или плохо. В уравнении содержалось слишком много неизвестных. Соответствовало ли число врачей тяжести состояния больного? Зависела ли от него вероятность благоприятного исхода? Я опустилась на верхнюю ступеньку застеленной линолеумом лестницы и вздохнула. Не надо быть математиком, чтобы понять, что шансы не так высоки.
Словно страус, я уткнулась головой в колени, стараясь не думать ни о чем, кроме того, как освежает гуляющий по лестнице сквозняк после жарко натопленной палаты. Но снизу доносился не только прохладный ветерок. Я едва расслышала первые ноты, однако уши у меня, похоже, более чувствительны к музыке, чем у большинства людей. Мелодия, смешанная с запахом антисептика, вдруг заставила меня вспомнить компакт-диски с записями классики, которые я попросила поставить в родовой палате в тот вечер, когда Джейк появился на свет. Я очень хотела, чтобы первым, что услышит пришедший в этот мир ребенок, стала музыка. Но в действительности ничего нельзя было расслышать за моими бурными рыданиями от счастья и облегчения и за восхищенным восклицанием Джо: «Это мальчик!»
Словно зов сирены, музыка заставила меня подняться на ноги. Я спустилась на полдесятка ступенек и остановилась, прислушиваясь. Где-то на нижнем этаже хор слаженно пел рождественский гимн. Я не заметила, как с силой вцепилась в перила, пока не опустила глаза и с облегчением не увидела в полумраке костяшки собственных пальцев. «Тихая ночь». Каковы были шансы, что из всех рождественских песен они выберут именно эту? В этот вечер память и совпадения сплетали наши жизни в живой гобелен, и я вдруг подумала, чему я вообще удивляюсь.
Элли. Восемь лет назад
Я взяла пачку страниц с партитурой и в очередной раз начала их быстро перелистывать.
– Да успокойся же, Элли, – произнес Дэвид, сидевший на другом конце моего небольшого обеденного стола.
– Не могу, – ответила я. – Мне просто нужно проверить порядок партий.
Он потянулся через стеклянную столешницу и взял меня за руку.
– Ты уже четыре раза его проверяла. И сделала все, что могла. Ты полтора месяца билась над этим. Концерт пройдет прекрасно. Если ты станешь и дальше продолжать в том же духе, то просто свалишься. И ты почти ничего не ела, – заметил он, кивнув на тарелку с двумя свиными отбивными, на которые я не могла смотреть. Меня просто тошнило от одного их вида, как они лежали в холодной подливе с плавающими в ней мелкими капельками жира.
Я взяла тарелки и сунула их в мойку.
– Я знаю, ты думаешь, что я дура, но организация этого концерта – огромная ответственность. Мне надо быть уверенной. – До выступления оставалось меньше суток, и я превратилась в комок нервов. – Честно говоря, если бы я знала, что мне придется на себя взвалить, никогда бы на это не согласилась.
– Нет, согласилась бы, – возразил Дэвид, подходя ко мне и обнимая за талию. – Ты не смогла бы им отказать.
– Может, и не смогла бы, – честно призналась я. – Но у нас с тобой не было ни одного вечера с тех пор, как я в это ввязалась.
Дэвид пожал плечами, словно это не имело значения. А вот я так не думала. После празднования Хэллоуина мы оба шли по туго натянутому канату, изо всех сил стараясь не раскачивать лодку, которая уже налетела на айсберг. Мы просто не признавались в этом самим себе.
Вздохнув, я прижалась к нему, такому сильному и надежному, и закрыла глаза, понимая, что вымоталась до такой степени, что могла бы заснуть прямо здесь. Мне предстояло проникнуть в самые потаенные глубины своей жизни, чтобы добыть там энергию для завтрашнего вечера и ночи. По всему университетскому городку были развешаны листовки, сообщавшие о полночной рождественской музыкальной феерии, и всякий раз, когда они попадались мне на глаза, у меня по спине бежали мурашки от мрачных предчувствий. Возможно, Дэвиду не надо оставаться, подумала я, поскольку, если я хорошенько не высплюсь, вполне вероятно, что отключусь прямо на сцене, еще до начальных тактов первого рождественского гимна.
– Мне просто нужно внести последние изменения в аранжировку струнных для «Тихой ночи», – заверила я Дэвида, сваливая объедки в мусорное ведро. Я с отвращением ощутила легкое колыхание в самом верху желудка, когда из мусорного ведра мне в нос ударил запах холодной свинины, и резко опустила пластиковую крышку. Господи, мне же нельзя расклеиваться до завтрашнего вечера. Просто никак нельзя. – Так, значит, ты хочешь встретиться со мной за кулисами до начала концерта? – спросила я. – Ведь ты вполне мог бы прийти пораньше и послушать прогон.
