Но сейчас мамино поведение ее пугало. Мама все бегала по квартире, громко разговаривала сама с собой, заламывала руки, глаза ее странно блестели, как от температуры, губы потрескались и покрылись черной коркой.
«Мама, ты заболела?» – спросила она растерянно, но мама не услышала.
Так пометавшись по квартире пару часов, мама вдруг взглянула осмысленно, прижала к себе дочку крепко-крепко и отправилась на кухню готовить ужин.
А еще через двадцать минут из кухни раздался крик, послышался звон разбитого стекла и шипение газовой горелки, огонь которой задул сквозняк из распахнутого окна.
Она побежала на кухню и не нашла там маму. Только хлопала рама и шипел газ.
Она была очень послушной и рассудительной девочкой, помнила наставления мамы: все газовые горелки должны быть выключены, а окна закрыты.
С плитой ей удалось справиться, но она не смогла заставить себя подойти к раскрытому окну. А потом раздался какой-то лихорадочный стук в дверь, и у пятилетнего ребенка хватило сил и сообразительности отпереть все замки.
Она узнала, что мама выбросилась из окна. Нет, не разбилась насмерть, а повредила позвоночник, так что не смогла больше ходить. Но разум ее был поврежден еще раньше, так что после обычной больницы маму положили в психиатрическую больницу. Но об этом она узнала нескоро.
Ее взяли к себе родственники, дядя Гера и тетя Лера. Они очень старались заменить маму, но это у них получалось плохо. Как можно заменить целый мир?
Она спрашивала их о маме, но ей отвечали, что она уехала далеко и надолго и вернется неизвестно когда.
– Но непременно вернется? – спрашивала растерянная девочка.
Они переглядывались и отвечали:
– Да, она вернется.
Они отвечали, но обязательно переглядывались, и девочка замечала эти взгляды и научилась узнавать в них ложь. Ложь и предательство.
Зная об этом, она теперь задавала вопросы не прямо, а обиняком. Она надеялась, что взрослые, застигнутые врасплох, когда-нибудь обязательно проговорятся.
Она была послушной и покладистой девочкой, училась хорошо, не требовала дорогих вещей и модной одежды и всем была довольна. Тетя Лера была скуповата, и дядя Гера иногда тайком совал ей шоколадки и жвачку, а время от времени даже прямо требовал от жены, чтобы она покупала племяннице новую одежду, а не только опустошала ближайший секонд-хенд.
Она вежливо благодарила за каждую вещь, старательно помогала тетке по дому, никогда не отказывалась сбегать в магазин или помыть посуду, но никогда не было у них простой человеческой близости. Никогда не подходила она просто приласкаться, никогда не бежала к двери, когда ключ дяди Геры поворачивался в замке.
Друзей у нее не было, ребят отталкивало ее слишком серьезное отношение ко всему. Она редко улыбалась и вообще была молчалива. Относились в классе к ней неплохо, но не выделяли, из девчонок никто не набивался в подружки. Учителя ее не обижали – она была дисциплинированной и хорошо училась. В школе знали, что она сирота и живет у родственников.
Какие-то полагались ей бесплатные завтраки и еще что-то. Однажды в третьем классе Лариска Самохвалова подошла к ней и громко спросила: «Тебя что, в капусте нашли?»
Почему в капусте, удивилась она тогда, родили, как всех. Она на любой вопрос реагировала серьезно и спокойно.
«Моя бабушка говорит, что нормальных детей приносит аист, а подкидышей находят в гнилой капусте! – заявила Лариска. – Раз у тебя нет родителей, значит, ты подкидыш!»
Класс молчал, ожидая развития событий. И тут к ним подошел толстый Димка Петряков и молча ударил Лариску по голове портфелем. Портфель был тяжелый: кроме тетрадей и учебников, там лежали еще физкультурная форма и четыре булочки, которые Димка ел на уроках. Лариска села на пол и заорала, и вбежавшая учительница потащила ее в медпункт.
Наутро в школу вместо Лариски явилась ее мамаша, сообщила, что у дочери подозрение на сотрясение мозга, и устроила жуткий скандал. Всех вызвали в кабинет директора: и ее, и Димку, и учительницу, и даже медсестру, которая, по словам мамаши, проявила преступную халатность и не определила, что ребенок тяжело пострадал. Директриса орала, как пожарная сирена, медсестра только пожимала плечами. Она, как обычно, отмалчивалась. Димка же Петряков сказал, что никакого сотрясения у Лариски быть не может, потому что она полная дура и сотрясать у нее нечего. Услышав такое от девятилетнего ребенка, взрослые онемели, даже директриса замолчала.
Но все же вызвала в школу дядю Геру. Тот вернулся страшно злой и орал вечером на тетку, чтобы немедленно отказалась от бесплатных завтраков и еще от чего-то там, что полагается сироте, и что он достаточно зарабатывает, чтобы девочку прокормить и одеть, а милостыни от государства им не надо.
Она слушала крики за стенкой и думала, как однажды в дверь позвонит мама и заберет ее отсюда и они поедут на поезде далеко-далеко, к теплому ласковому морю, где желтый песок, белые яхты плывут по синей глади и много-много солнца и разноцветных ракушек. Она будет убегать от волн, накатывающих на берег, а мама будет смотреть на нее издали и улыбаться.
Тетя Лера и дядя Гера никогда не ездили к морю, они проводили отпуск на даче. Тетка выращивала огурцы и картошку, а дядя – георгины. Осенью вдоль всех дорожек расцветали огромные алые шары – отчего-то дядя предпочитал всегда один сорт.
Годам к четырнадцати она ясно поняла, что мама умерла. Не может человек отсутствовать так долго. Куда можно уехать почти на десять лет? В другую страну? Тогда почему мама не присылает никакой весточки?
Она стала нервной и вспыльчивой, грубила тетке и учителям. Ребята теперь сторонились ее, потому что она задиралась по любому пустячному поводу и всем говорила гадости. Терпел ее выкрутасы только Димка Петряков. После того случая в третьем классе он пытался с ней подружиться. Он угощал ее булочками и конфетами на переменах, он давал ей читать книжки о Хоббите и Гарри Поттере, он пытался носить ее портфель и приглашал домой, чтобы поиграть на компьютере. Булочки она с негодованием отвергала, книжки брала и возвращала обратно молча, портфель не отдавала и смотрела с удивлением, домой к Димке не ходила. Все же чуть-чуть она отличала его от других одноклассников – иногда кивнет при встрече, иногда расчешет Димке вечно растрепанные волосы.
Но в последние годы она сама стала неопрятной, ходила с немытыми волосами, в драных джинсах и стоптанных ботинках, а на все насмешки и замечания только огрызалась.
Однажды, когда они крепко поругались с тетей Лерой из-за неубранной комнаты и брошенной как попало одежды, она крикнула в запале, что не просила брать ее в семью, что после смерти матери они могли сдать ее в детский дом или в интернат и не пришлось бы тогда тратиться на ее содержание.
Тетка посмотрела на нее с непонятным выражением.
– Твоя мать жива, – сказала она.
– И где же она? – издевательски рассмеялась она. – Бросьте меня обманывать, я большая и все понимаю!
