– Миша, может, в Домжур заглянем, что-нибудь съедим. Вкус того мяса на огне до сих пор ощущаю во рту. И еще вашу солянку хочу попробовать.
– Кто возражал бы, только не я. Сейчас только какой-нибудь подарочек Тоне с Ниной организуем. – Он покопался в серванте и прихватил сувениры, которые недавно привез из Венгрии.
Все было, как в прошлый раз на Октябрьские: полно народу. Но сейчас только больше женщин, наш праздник все-таки. В холле на первом этаже они ходили табунами. На этот раз мы не сразу прошли в ресторан, поначалу Миша для меня провел экскурсию. Показал кинозал, спустились вниз в бар. Тьма людей, густой запах пива, на столиках горы костей от воблы и рачьих панцирей, и все это в таком дыму, что глаза слезились. И, как назло, конечно, он, вездесущий Дракон. Все так же торчат во все стороны ярко-рыжие волосы. Он бросился с объятиями к моему спутнику.
– Майкл! О! Опять Кыев приехал! Отдай ее мне, что за нее хочешь? Дывчина, я лучше его, хочешь убедиться?
Еще один сраный герой-любовник. Наглый, распущенный, выпивоха, что еще можно сказать. Ну не зараза, сразу испортил настроение. Если бы не Миша, я бы ему врезала, как тому типу. Но это не моя территория, и я еле сдержалась.
– Смываемся отсюда наверх, в ресторан.
– Я уже передумала, аппетит пропал. Он нас и там достанет, не даст спокойно посидеть.
– Ты же голодная, только завтракала.
– Не умру, в гостинице поем.
– В какой гостинице?
– Академии наук. Мы там остановилась, я ж тебе говорила. Забыл? Проводи меня, а то одна боюсь запутаться. Там от метро еще на каком-то автобусе пару остановок ехать надо или пехом топать.
– Да зачем тебе туда тащиться, когда мы рядом с домом. Мама знает, что ты прилетела, я ей сразу звякнул в Лекторий. Она ждет, вместе все поужинаем. Подожди минуту, я быстро, только Тоню и Нину поздравлю с Восьмым марта, подарочки отдам.
Когда мы вышли на улицу, стало еще холоднее. Зверское ветрило на Калининском буквально сбивало с ног. Я продолжала упорствовать:
– Я в метро, поеду в гостиницу, не могу иначе, и группа будет волноваться, куда пропала. И что я скажу твоей маме: здравствуйте, я ваша Оля. Неудобно.
– Оля, мы оба взрослые люди, это наша жизнь, и только нам ее решать. Упрямство какое-то местечковое. Или пошли ко мне, или дуй на все четыре стороны. Я не мудак туда переться.
И черт с тобой, гребаный кавалер. Я оттолкнула его от себя, молча развернулась и помчалась к метро. Еле по схеме нашла нужную мне станцию; еще бы разобраться в этих переходах. На выходе спросила у дежурной, как лучше добраться до моей гостиницы.
– На автобус, девушка, не надейся, редко ходят в это время, пешком минут пятнадцать. Сейчас, как выйдешь из метро, направо, а потом… – Она подробно объяснила маршрут. – Не боишься одна, темновато уже? Но колечки убери подальше, береженого бог бережет.
Чуть ли не бегом я неслась по безлюдному проспекту, изредка оглядывалась, нет ли кого за спиной, как тогда на Шестой Фонтана. Но здесь нет акации. Наверное, посередине пути остановилась отдышаться. А что я, собственно, бегу, иди нормально, кого боишься; мне вдруг стало совершенно не страшно и безразлично, прибьют меня или нет. Хоть бы кто-нибудь пришил, чтобы больше не мучиться. За что мне такая невезуха с мужиками. Слюнтяи все или поддавалы, как этот Дракоша. А парень-то он остроумный, не только гадостей наговорил.
В номере у компрессорщиков вовсю шла гульба, я тихонько постучалась, сказать, что пришла, чтобы не волновались.
– А мы тебя и не ждали, решили, с кавалером до утра загуляешь, но раз заявилась – присоединяйся. – Я даже не поняла, кто говорит, говорили все вместе. Они нежно за мной ухаживали, развлекали своими историями и приключениями, ребята, оказывается, где уже только не побывали. На Кубу, в Африку как к себе домой ходят. Чувствовалось, скучают по морю, ждут своей очереди, когда в пароходстве новые команды будут набирать.
С закуской у водоплавающих была напряга, видимо, уже сожрали, осталось немного колбасной нарезки и черствый батон, зато выпивки полно, и я прилично наклюкалась. Утром с тяжелой головой созвонилась с Мишиной мамой и пообещала завезти Лилькины гостинцы. Лисянский взялся меня проводить и поджидал у парадной. Мы договорились, что я только отдам эту коробку с авоськой и мигом обратно, идем обедать в «Печору», она всем вчера понравилась, кухня очень даже приличная, то, шо надо, и недорого.
Дверь открыл Миша, галантно указал рукой, что мать в комнате. Но в комнате никого не было.
– А где же мама?
– Ушла, чтобы не смущать тебя. – Он состроил смешную рожицу обиженного ребенка. – Мы, к сожалению, живем в таких условиях, и другие пока не предвидятся. Мама догадывается о моем отношении к тебе, да я и не скрываю. Она говорит, что если у тебя есть ко мне… сама понимаешь, то ты останешься. Тебя там ждут? Я спущусь, скажу, что у тебя поменялись планы.
Я не успела опомниться, как Миша вернулся, крепко обнял и чмокнул в щечку. Потом стал стягивать с меня плащ и, не останавливаясь, остальную одежду. Все было так, как будто бы я всю жизнь была его женой, его любимой. Я даже не шелохнулась, словно кто-то связал меня по рукам и ногам.
В гостинице я больше не появилась, впервые мне было наплевать на все и на всех. Вечером через администратора позвонила Лисянскому и попросила сделать мне одолжение, захватить мою сумку в аэропорт, она собрана, у меня не получается за ней заехать. Эту же просьбу изложила и администратору.
На работе не было ни одного угла, где бы мне не перемалывали косточки. Вот дала пищу для сплетен. Еще и зависть. Да идите вы все к чертовой матери. Я свободная женщина, что хочу, то и делаю. И мой избранник холостяк. Далековато он, правда. Может, и к лучшему, чтобы проверить, насколько искренни все его слова и чувства. Каждый день звонит, и у меня тепло от этих разговоров на сердце.
Из Киева поступили первые вагоны с капустой. Наконец-то дождались. Я сходила на склад: кочаны не соответствовали тому качеству, которое указывалось в сопроводительных документах, почти стопроцентный стандарт. Такого даже при закладке осенью не может быть, а сейчас, когда на дворе начало весны, и подавно. И здесь надувают, решили воспользоваться случаем и повысить свое материальное положение за счет нашей конторы. Мы вызвали торгинспекцию, чтобы составить акт. Киев визжал, прислал своих представителей, те поорали, поорали, но крыть-то нечем, все налицо. Мои девчонки в отделе по полу катались, наблюдая, как я щебечу с Москвой по городскому телефону и тут же, не выбирая выражений, ругаюсь по внутреннему с зарвавшимися киевлянами. Никаких уступок, а то сядут на шею и удушат. Они ходили жаловаться на всех подряд. Степаненко уже не знал, как от них отделаться, как бы поскорее и покультурнее выпроводить столичных гостей, отблагодарить за оказанную помощь.
Все когда-то начинается и когда-то кончается. Директор решил убить сразу двух зайцев – и совещание собрать, и поляну накрыть. Подкрасив реснички и ругательный ротик, как называл нежно мою пасть директор, сняв засаленный халат, я нехотя потопала на совещание. В коридоре толпился народ, и среди них наши благодетели. Один из них так уставился: «Вы? Это вы?» Елки-палки, каждый день ругаюсь с ним до хрипоты, а он еще спрашивает, я ли это. В кабинете, когда рассаживались, он сел напротив меня, посмеивался себе под нос и ладошкой бил себя по колену. Я ему не завидовала, ни ему, ни всей этой киевской компании. Целый месяц в жемчужине у моря и на море так и не сходили ни разу. Не купаться, еще не сезон, а хотя бы прогуляться, подышать морским воздухом. Круглые сутки в конторе.
