– Вот вы где, милая Шурочка! Пользуясь тем, что вы одна, хочу сделать комплимент. Удивительно выглядите. Всегда были красавицей, но сейчас просто царица. Вам очень идут эти изумруды, и вообще идет быть женой академика. Браво, Шурочка, не ожидал.
Она молчала. Упоминание об изумрудах было неприятно, и отвечать не хотелось. Пусть быстрее уйдет.
– Молчите? А я рад вас видеть. Сейчас наблюдал за вами, и забавная мысль пришла в голову. Помните возвращение Онегина и встречу на балу с замужней Татьяной?
Кто б смел искать девчонки нежной В сей величавой, в сей небрежной Законодательнице зал? И он ей сердце волновал!
О нем она во мраке ночи, Пока Морфей не прилетит, Бывало, девственно грустит. К луне подъемлет томны очи, Мечтая с ним когда-нибудь Свершить смиренный жизни путь!
Шура молча отпила глоток шампанского и подумала, что еще недавно не поверила бы, что ей может быть безразличен и неприятен Олег Вершинин. Он усмехнулся:
Та девочка… иль это сон? Та девочка, которой он Пренебрегал в смиренной доле, Ужели с ним сейчас была Так равнодушна, так смела? – И картинно развел руками, изображая удивление.
Шура по-прежнему спокойно и молча стояла. Должен же он понять, что она не собирается вступать с ним ни в какие разговоры!
– Что, Шурочка, не хочешь удостоить ответом? Прости, я был тогда жесток. Но так было легче и для тебя, и для меня. Согласись, что гораздо хуже было бы рубить по частям. Поверь, Шурочка, ты – лучшее мое воспоминание. Сегодня увидел тебя и…
– Перестаньте, Олег Юрьевич, – перебила его Шура. – Кому нужны эти воспоминания? Даже странно слышать – Онегин, Татьяна… Раньше вы не отличались сентиментальностью. Что вы хотите услышать в ответ? Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была. И я любила вас; и что же? Что в сердце вашем я нашла?.. Или торжественную фразу, что я другому отдана и буду век ему верна? Вы были прекрасным научным руководителем и многому меня научили. Вот и все. Остальное никому не интересно.
– Вы изменились, Шурочка. Такая уверенная, спокойная… Все ошибаются. Я тоже. Стихи и воспоминания кажутся вам сентиментальностью? Я об этом как-то не задумывался… Вот еще позвольте, напоследок…
Я думал: вольность и покой Замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан!
К ним подходил Дмитрий Иванович. Олег улыбнулся.
– Вот пытаюсь убедить вашу супругу, что пора подумать о докторской. У Александры Сергеевны все задатки для научной работы. Она человек увлеченный и очень нестандартно мыслит. Думаю, что и оригинальные идеи у нее имеются. Надо-надо, Шура, время уходит.
– Ох, что вы делаете! – засмеялся Дмитрий Иванович. – Сбиваете с толку мою жену. Вон она как серьезна. Уж я-то знаю эту увлеченность! Сам иногда, затаив дыхание, часами слушаю ее рассказы. Признаю, ваша на ука весьма увлекательна. Но что я могу поделать, если не хочется отдавать этой науке свою жену целиком. Очевидно, старческий эгоизм. Но если надо, то, что же… Одним доктором наук будет больше.
Шура улыбнулась мужу и покачала головой. Олег и академик тоже заулыбались, распрощались, и Вершинин отошел.
– Ты ничего не ела, бедняжка моя? – спросил Дмитрий Иванович, заметив тарелку с пирожками.
– Да вот взяла, а Вершинин отвлек меня своими разговорами. Сейчас вроде и не хочется уже. А ты? Тебе надо поесть. Хочешь я принесу?
– Нет, не надо. Я выпил со своими из НИИ по рюмочке и закусил немножко. Дома поужинаем и бутылочку разопьем, отметим.
– Нет уж, Дима, отмечать будем в субботу на даче. Ты и так устал от всей этой шумихи, бедненький. Скорей бы заканчивалось все.
– Да мы можем и не ждать до конца. Пусть народ гуляет. А мы пообщаемся еще полчасика и уедем. Ты тоже устала за эту неделю. Весь день на ногах с журналистами, телевизионщиками… Но ничего, завтра на дачу уедем, там отдохнем. Да, родная? – и поцеловал ей руку. Шура благодарно погладила его по щеке.
Большой семейный обед в честь юбиляра прошел весело, как всегда бывало на даче. Дядя Коля сочинил целую оду, смешную, ироничную, но в то же время очень теплую. Дмитрий Иванович был тронут, смеялся и благодарил. Гостей собралось много, и настроение у всех было приподнятое. Шуру немного раздражал Виктор, но не пригласить было неудобно. И ей пришлось изображать доброжелательность и заинтересованность его рассказами. Парень был плохо воспитан или настолько эгоистичен, что плевать хотел на других. Он перебивал взрослых людей, рассказывал совершенно неинтересные истории о редакционных интригах и продажности писателей. Шуру удивляло и огорчало, что умненькая, деликатная Оленька словно не замечает неловкости, которую создает Виктор. Спасало то, что народа было много, смеялись, шумели, рассказывали анекдоты, и среди всего этого он со своими историями был не очень заметен. Так что даже Виктор не испортил праздник. И после отъезда гостей они провели на даче несколько дней, отдыхая от юбилейной суеты.
Рядом со Звенигородом был Саввино-Сторожевский монастырь, история его была необычна. Шура еще до встречи с Дмитрием Ивановичем собиралась поехать туда, да так и не получилось. Поэтому когда стали ездить на дачу первым делом решили осмотреть музей. Но красота самого монастыря просто заворожила. С тех пор часто ездили туда просто погулять, сходить на источник. А в 98-м году поехали на первое, после восстановление монастыря, пасхальное богослужение. Долго вспоминали эту ночь, красоту службы и то светлое чувство, которое испытали все. Именно после этой пасхальной ночи решили окреститься. Оказалось, что Дмитрий Иванович крещен. В 35-м году это было редкостью, но все-таки детей крестили. Договорились, что совершат крещение все вместе – Ольга Николаевна, Шура и Оленька. Но, узнав об этом, Нелька тоже захотела креститься. Дмитрий Иванович был крестным отцом Ольги Николаевны и Нельки и подарил им золотые крестики. А крестным Шурочки и Оли стал дядя Коля. После крещения устроили праздничный обед на даче, и настроение у всех было радостное и тихое. Даже Нелька была задумчива. Шуре показалось, что все они как-то посветлели. Она вспомнила свою давнишнюю поездку в Тарасовку и советы женщины-целительницы окреститься, тогда у нее будет ангел-хранитель. Может, у них уже и появился такой ангел?
С тех пор Шура с мамой часто ездили на воскресную службу. Возвращались довольные, привозили святую воду и просфорки. Дмитрий Иванович ездил с ними редко, работал над книгой, но слушал их рассказы внимательно и соглашался, что атмосфера в монастыре особая и усталости от трехчасовой службы не чувствуется. Шура, молясь в церкви, благодарила Бога за свою семейную жизнь, за мужа, за маму и дочку, за то, что все здоровы и она так спокойна и счастлива.
Эта спокойная жизнь продолжалась, пока не появился Виктор. Шура ничего не могла с собой поделать, не нравился он ей и все тут. Хотя, говоря объективно, парень был интересен и даже красив. А Оленька влюблена и счастлива. Как они жили у себя на Комсомольском, Шура не знала. О своей семейной жизни дочка не рассказывала, говорила, что все очень хорошо. Оленька приходила к ним всегда одна, чувствуя, что маме не нравится ее любимый. А на дачу ездить перестала. Не хотела даже на пару дней расстаться с Виктором и понимала, что ехать с ним – значит создавать напряжение. Денег, которые они ей давали, не хватало, и Оленька, смущаясь, просила взаймы. Вите опять не заплатили, не хотят печатать талантливого автора, но где-то ему обещали, и они тогда обязательно отдадут. Шура потихоньку от мужа давала деньги, ей было стыдно перед ним за то, что Оленька живет с таким ничтожеством. Она-то была уверена, что этот негодяй и не собирается работать, удобно устроившись на их иждивении. Жаловалась только Нельке, но подруга успокаивала – пусть это будет самой большой неприятностью в их жизни. Кто такой этот парень? Ну исчезнет через какое-то время, и Шура о нем забудет Главное, чтобы ребеночка не оставил на память. А оставит, тоже не беда, генофонд хороший, и Шурка с Ольгой Николаевной вырастят приличного человека. Пусть она не заморачивается, главное, что Оленька учится прекрасно, перспективы замечательные, ее везде с руками оторвут. Ну не может же быть все идеально, это даже неинтересно. Так что зятек – еще не самое плохое. И Шура понимала, что подруга права, ей грешно жаловаться на жизнь.
