И Бог словно услышал ее молитвы. Оля училась с отличием, и ей предложили после защиты диплома поехать стажироваться на год в Америку. Это будет большим плюсом для дальнейшей карьеры. Шура вздохнула с облегчением, слава Богу… Ясно, что Негодяй не будет дожидаться Олю, найдет себе кого-то, кто будет содержать его. Не на Шуру с Дмитрием Ивановичем же он надеется? Оленька сомневалась, до защиты оставалось не так много времени, и надо было решать. У нее уже были предложения из двух хороших банков, но год стажировки в Америке выводил на совершенно другой уровень. Дмитрий Иванович и Шура убеждали ее не упускать такой шанс. Оленька соглашалась, но радости в голосе не было. Наверно, понимала, что прекрасный принц не станет верно и преданно ждать ее целый год. Шура даже позвонила в Женеву Борьке, чего никогда раньше не делала. Оля часто перезванивалась с отцом, два раза ездила к нему. Ее хорошо принимали, возили, показывали все, что можно посмотреть в Швейцарии. С мачех ой у нее были хорошие отношения, а сестричку Лизу Оленька очень любила. Но Шура не знала, рассказала ли она им об изменениях в своей личной жизни. Поэтому говорить с Борькой на эту тему не стала, просто рассказала о предложении поехать в Америку и о сомнениях Оли. Она уже получила два хороших предложения в Москве и рвется сразу начинать работать. Но этот год в Америке дает ей большие возможности для будущей карьеры, пусть он поговорит с ней.
Борька ответил, что Оленька рассказала ему об Америке и вроде она все понимает. Конечно, он еще раз посоветует не упуска ть такую возможность. Поговорили о маме, о Лидии Борисовне, передали привет семье и попрощались. Может, Борька и Алла повлияют на решение Оли? Алла такая разумная, успешная и относится к девочке хорошо…
Но надежды Шуры на отъезд дочери рухнули. За месяц до защиты диплома Оля отказалась от поездки, приняла предложение солидного банка. За лучшими выпускниками охотились крупные компании и корпорации, но они могли найти и кого-то другого, пока Оля раздумывала. У девушек было меньше шансов попасть на хорошую должность. Несправедливо, но, увы… Шура поняла, что это Виктор уговорил Оленьку остаться. Хотя сама она объясняла свое решение тем, что хочется скорее начать работать, а не брать деньги у них. И кто знает, попадет ли она после Америки в подобный банк? Про Виктора не сказала ни слова, но Шуре все было ясно. Она не стала комментировать, пусть делает, как хочет. Ей было не до них, заболел Дмитрий Иванович. Сначала вроде простуда, поила малиной, делала горчичники, и, казалось, ничего серьезного. Но он, уверяя, что совершенно здоров, поехал по делам в Академию, и на следующий день поднялась температура. Дмитрий Иванович вызывать врача не хотел, говорил, что все ерунда, продуло где-то на сквозняке, и Шура опять лечила его домашними средствами. Но на следующий день жар усилился, пришлось вызывать «Скорую». Оказалось воспаление легких, и его забрали в больницу. Шура три дня провела, не отходя от мужа. Врач уговаривал поехать домой, никакой опасности нет, но она и слушать не хотела. Дмитрий Иванович сразу осунулся, лежал бледный, слабый, с капельницей – у Шуры сердце разрывалось от жалости. Ольга Николаевна привозила еду, и она кормила мужа с ложечки.
Через три дня Дмитрий Иванович начал улыбаться, шутить и уговаривать Шуру ехать домой, отдохнуть. Она действительно еле двигалась, а от неудобного спанья в кресле болела спина. Шура договорилась, что мама посидит в больнице до вечера, а с мужа взяла слово, что он съест все, что принесла Ольга Николаевна. Через две недели Дмитрия Ивановича выписали, и они уехали на дачу. Врач рекомендовал свежий воздух и покой. С работы Шура ушла, чтобы ухаживать за мужем. Те три дня у его постели, когда она видела его слабость и беспомощность, поселили в ее душе страх. Она боялась потерять его. Как-то вдруг стало видно, что он постарел. Вспомнила, что активный и легкий на подъем муж уже давно не совершает долгих прогулок. В Москве они перестали ходить в Нескучный сад, гуляли только по набережной, а на даче он больше сидел на террасе или гулял с ней по поселку. А ведь еще пару лет назад они шли берегом Москвы-реки три, четыре километра, и он не уставал. Их интимные отношения после болезни как-то незаметно прекратились. Сначала это радовало Шуру, но потом стало пугать. Значит, действительно силы Дмитрия Ивановича уменьшаются. До этого воспаления легких муж ни на что не жаловался. Давление поднималось, и он регулярно пил таблетки, а так был вполне здоров. Но после болезни стал заметно сдавать. Похудел, ел мало, без аппетита. Шура изобретала разные блюда, чтобы было вкуснее, красиво накрывала на стол, зажигала свечи… Дмитрий Иванович был эстетом, любил красоту во всем. Он восхищался ее кулинарными талантами, целовал руку, но видно было, что ел, чтобы не обидеть Шуру.
Постепенно его здоровье восстановилось, он стал два-три раза в неделю ездить в институт, работал дома с редактором, делал поправки, писал статьи. Как-то сказал Шуре, что решил передать картины Пушкинскому музею сейчас. Конечно, жаль будет видеть пустые места на стенах, но все-таки лучше отдать и не волноваться больше об их сохранности. Хотя квартира на охране и в подъезде консьерж, но они подолгу живут на даче, ему будет спокойнее, если коллекцию увезут. Шуре тоже было жаль прекрасных работ, она привыкла, просыпаясь, видеть буйство красок Сарьяна, нежные полевые цветы Кончаловского, пейзажи Юона… Но, конечно, спокойнее, когда все эти картины будут в музее. А у них останется еще достаточно рисунков, акварелей, гравюр, которые можно развесить на освободившиеся стены. Нелька только вздохнула и развела руками, таких чудаков уж наверно не осталось… Чтобы такие ценности дарить государству? Неужели Шурке не обидно? Оленька тоже по-сожалела, так красиво было! А сейчас как-то пусто, как будто что-то хорошее ушло… Действительно, первое время было непривычно, и Шура замечала грусть в глазах мужа, когда его взгляд задерживался на стенах.
Наступило лето, они переехали на дачу, решив пожить там до осени. Если Дмитрию Ивановичу нужно будет приехать в город, Шура сама его отвезет. Это лето было тихим и спокойным… Муж чувствовал себя прекрасно, ходил с ней в лес, к реке, вечерами разжигал камин, и они долго сидели, разговаривая. Шура часто вспоминала безмятежность и гармонию этого лета. Как будто прощальный подарок.
Как-то после прогулки у Дмитрия Ивановича разболелась нога. Может, оступился, а может, от долгой ходьбы. Ни ушиба, ни вывиха, так что-то… На следующий день он гулять не пошел, и Шура тоже осталась дома. У садила его в кресло, поставила скамеечку, чтобы он поудобнее устроил больную ногу. Предложила съездить в Звенигород к врачу, но муж посмеялся: с чем ехать? От усталости побаливает нога? Ерунда, завтра все пройдет. Сегодня посидит, а завтра пойдут гулять. Ольга Николаевна посоветовала мазь, и Шура решила съездить в аптеку. Все равно надо маму отвезти на станцию. Ольга Николаевна собиралась после обеда в Москву. Заплатить за квартиру и вообще посмотреть, как там. Хоть пыль протереть, два месяца не была. Так и решили, Шура привезет мазь, намажут ногу а если до завтра не пройдет, то поедут к врачу. Пусть сидит спокойно, она через час вернется. Дмитрий Иванович шутливо отдал честь, слушаюсь! Шура поцеловала его и уехала. Отвезла маму на станцию, посадила в электричку, супермаркет, аптека…
Прошло часа два. Когда она заехала во двор, Дмитрия Ивановича в кресле не было. И хорошо, к вечеру становилось прохладно, все-таки конец августа. Шура выгрузила продукты, торопясь занести в дом, пока муж не увидел и не кинулся помогать. Отнесла на кухню, взяла из сумки мазь и пошла к нему. В кабинете его не оказалось. Подумала, что решил прилечь и пошел без нее на второй этаж, не дождался… Заглянула на всякий случай в гостиную и увидела его лежащим на полу. Шура подбежала и попыталась поднять, чтобы дотащить до дивана, но у нее ничего не получилось. А он был как будто без сознания. Она трясла его: «Дима, Димочка, что с тобой? Где болит? Сердце, да? Сердце?» Но муж не реагировал, и Шура, путаясь в кнопках телефона, вызвала «Скорую». Потом села на пол, положила его голову себе на колени, стала осторожно гладить, тихонько и жалобно поскуливая, как щенок. Слезы лились, но она их не вытирала. Вдруг он зашевелился, приоткрыл глаза. Взгляд был такой, будто не узнавал ее.
