Я сообщил ей, что Ингер Юханссон выиграла миллион в телелотерее и должна получить деньги в течение суток. Мне нужно срочно с ней связаться, но она отключила телефон.
Девушка на коммутаторе обещала спросить коллег и перезвонить.
Прошло семь минут.
– Алло, – услышал я в трубке, приняв вызов, – это Малин из муниципалитета. Коллеги сказали, что Ингер живет в деревне, но где именно, никто не знает. Вы можете поговорить с ее мамой, запишите номер…
Я позвонил, спросил Грету Юханссон и, услышав через несколько минут спокойный женский голос, снова завел песню про лотерею.
– Ну… – замялась старушка.
– Что «ну»? – не выдержал я.
– Не понимаю, к чему такая таинственность… и потом… так… миллион шведских крон, вы говорите?
– Именно так.
– Господи, да это же целое состояние…
Возможно, во времена Греты Юханссон это и были немыслимые деньги, но сегодня это явно не та сумма, которая может обеспечить существование до конца жизни. Разве что Грете Юханссон, которой, по-видимому, оставалось недолго.
– Вы знаете, где находится Сольвикен? – спросила старушка.
– Да.
– Стиральные мостки…
– Где это?
– В прежние времена женщины полоскали там белье.
– Понятия не имею. Объясните…
Грета объяснила – довольно толково для своих восьмидесяти восьми лет.
Я понимал, что на машине мне не подъехать, поэтому оставил ее на обочине и пошел дальше по ведущей к морю лесной тропинке. Миновал рощу и поле. Из зерновых культур я хорошо знаю только овес, и то, что росло на этом поле, явно было чем-то другим.
Дорога оказалась не такой уж легкой. Во-первых, она была плохо утоптана; во-вторых, становилась все более каменистой, чем дальше я шел. Под конец я был вынужден то и дело перепрыгивать или обходить внушительные круглые булыжники.
Побережье по эту сторону Шельдервикена – сплошь одни скалы и камни, поэтому семейства с детьми предпочитают отдаленные песчаные пляжи близ Фархюльта или Энгельхольма.
За свою жизнь я повидал немало гаваней, но то, что на этот раз открылось моим глазам, не походило ни на одну из них. Собственно, территория порта представляла собой плац площадью не более пяти квадратных метров. В крохотной акватории стояло одно-единственное судно – допотопный парусник с красными бортами, видавший виды, хотя и в хорошем состоянии. Пирс, к которому он пришвартовался, имел в длину не более пяти метров.
На берегу я заметил скрытую зарослями избушку – что-то вроде коптильни, а на скалистом плато над гаванью – деревянный жилой дом. Оба строения были выкрашены в красный цвет, с белыми углами. Краска, похоже, была совсем свежей. Под окнами стояли ящики с цветами, причем тот, что с фасада дома, был почти вдвое длиннее того, что с боковой, соответственно размеру окон.
На крыше зеленел мох. При доме имелся небольшой участок, где росла морковь и картошка. На столбах рядом с коптильней сушились рыбацкие сети.
Я постучал в дверь:
– Добрый день, я ищу Ингер Юханссон.
Изнутри послышался какой-то звук. Сложив ладони лодочкой, я заглянул в окно.
Там стоял кухонный столик с двумя кофейными чашками, рядом неубранная кровать, газовая плита, в миске лежало яблоко… Больше я ничего увидеть не успел, потому что в этот момент в затылок мне уперлось что-то твердое и холодное. Я вжался лицом в стекло.
– Стоять, не двигаться! – приказал решительный женский голос. – Руки за голову!
Окно отразило блестящее ружейное дуло.
– Как же я подниму руки, если мне нельзя двигаться? – спросил я.
Ответом был несильный толчок в затылок.
– А ты шутник, да? – (Я послушно завел руки за голову.) – Кто ты и что тебе нужно?
– Меня зовут Харри Свенссон, и я ищу Ингер Юханссон. Я разговаривал с ее мамой, Гретой.
– Что-то случилось с моей мамой? – спросил другой женский голос, помягче.
– Повернись! – Это приказала мне первая женщина.
Я медленно повернулся, не снимая рук с головы.
Ингер Юханссон я узнал сразу, по фотографии, которую видел в Сети. У дамы с ружьем были жесткие черты лица, коротко стриженные седые волосы и недоверчивый взгляд, казавшийся тем более решительным оттого, что был направлен вдоль ружейного дула.
– С вашей мамой все в порядке, – поспешил я успокоить Ингер.
– Что тебе нужно от Ингер? – повторила первая женщина. Теперь ее ружье смотрело мне в переносицу. – Нам не нравится, когда здесь шляется кто попало. Мы хотим отдохнуть.
– Очень хорошо вас понимаю, но, видите ли, произошла одна неприятная история… – Тут я повернулся к Ингер Юханссон и продолжил: – Насколько мне известно, вы советовали одному газетчику, Ларсу Берглунду, всерьез заняться неким Якобом Бьёркенстамом. Именно о нем я и хотел с вами поговорить.
– И вы надеетесь что-нибудь от меня о нем услышать?
– Надежда умирает последней, – ответил я и сам почувствовал, как жалко это прозвучало.
– Вы встречались с Ларсом Берглундом?
– Ну… вроде того… – нерешительно ответил я.
– Ага, так, значит, это он проболтался. Не ожидала… – Лицо Ингер приняло суровое выражение. – Я-то всегда думала, что ему можно доверять.
Обе женщины были в легких летних халатах – Ингер в белом, а ее подруга в темно-синем – и с мокрыми волосами. Ингер держала в руке два полотенца, а другая женщина – ружье с прикладом из светлого дерева. Похоже, для охоты на лося.
– Ну что, так и будем здесь стоять? – не выдержал я. – Если не хотите со мной разговаривать, только скажите. Я уйду отсюда, и больше вы никогда обо мне не услышите.
– Ингер не станет в это впутываться, – отвечала дама с ружьем.
– Это правда? – переспросил я, повернувшись к Ингер. – Случилось нечто крайне неприятное, и надо срочно принимать меры, пока никто не успел серьезно пострадать.
– Анн-Мари, опусти ружье! – сказала Ингер.
– Ты уверена?
Ингер кивнула, и женщина, которую звали Анн-Мари, послушалась.
Если Ингер Юханссон, как следовало из газетной статьи, было шестьдесят четыре года, то ее подруге на вид не меньше семидесяти.
Когда они вошли в дом, чтобы переодеться, и Анн-Мари мимоходом погладила Ингер по щеке, я вдруг понял, почему эти женщины прячутся от людей: влюбленные всегда ищут уединения. Вероятно, в годы их молодости общество смотрело на такие пары иначе, чем теперь. Времена были не те, что сейчас. Хотя когда они были те?
Наконец мы устроились за белым садовым столиком в тени дерева, и я узнал, что фамилия Анн-Мари – Стрёйер, ее родители датчане, но сама она родилась в Швеции. Всю жизнь ее кормило море. Но если раньше она поставляла рыбу в отели и рестораны, то теперь улова едва хватало на них с Ингер.
