– Это зелье у тебя последние мозги забирает, – наставительно заметил отец.
– Как будто твое не забирает, – глядя в стол, пробурчал сын.
Я вздохнул. Пожалуй, я получил от семейства Нюгрен все, что было возможно.
– Дождь не кончился? – робко спросил Гуннар.
– Похоже, да, – ответил я.
– И все-таки лето выдалось хорошее, – заметил он.
Буги вскочил из-за стола, и я вместе с ним. Он вышел в соседнюю комнату, и минуту спустя квартиру огласила музыка. Как и следовало ожидать, это был тяжелый рок. Гуннар проводил меня на лестничную площадку.
– Они не такие уж дураки, эти «Ай-Си/Ди-Си». – Он указал в сторону квартиры. – Мы с Петером видели их в Копенгагене, в Паркене. Такие песни объединяют поколения.
Выйдя на относительно свежий воздух, я вздохнул с облегчением. Музыка сопровождала меня до самой машины.
Отъезжая, я видел, как Нюгрен-старший помахал мне рукой из окна квартиры. Я помахал ему в ответ.
Тут я вспомнил убитого фермера, о котором говорила Ингер Юханссон. Газеты сводили все к краже дизельного топлива, но Андрюс Сискаускас, похоже, знал больше. Он утверждал, что покойник торговал спиртным и куревом из-под полы.
– Фермеры нипочем его не выдадут, – говорил Андрюс. – У них один за всех и все за одного.
Я хорошо запомнил эти его слова.
Мне показалось, что Ларс Берглунд, бывший редактор отдела новостей местной газеты, тоже не забыл этот случай. Поэтому от Нюгренов я сразу направился в Лербергет.
Несмотря на морось, Берглунд как ни в чем не бывало продолжал покраску забора, однако не отказался сделать перерыв на кофе.
Ему и в самом деле было что рассказать о том фермере.
– Его звали Дальстрём, это так, – начал бывший редактор, набивая трубку. – Много было разговоров, как и всегда в таких случаях, но нам так ничего и не удалось выведать толком. Полиция все сводила к краже топлива, здесь вы правы. Тогда у нас прокатилась целая волна таких краж. И все же в случае с Дальстрёмом многое настораживало.
– Что именно? – не выдержал я. – Один мой приятель из Литвы утверждает, что тот фермер торговал куревом из-под полы.
– Понятия не имею, чем он там торговал, но о нем говорили как о человеке честном. И будто убили его за то, что слишком много знал.
– О чем же?
– Я слышал, он арендовал землю у Якоба Бьёркенстама и… – Тут Берглунд взмахнул своей трубкой и замолчал, как будто об остальном я должен был догадаться сам.
– И… – не понял я.
– Бьёркенстам не любит, когда ему наступают на пятки. Я перестал звонить в редакцию, когда понял, что это бесполезно. Или их действительно не интересовала эта тема, или в руководстве газеты оказался хороший друг Бьёркенстама. Лично я склонен подозревать рекламного директора. Он никогда не давал ходу проблемным статьям. Нет, если, к примеру, об уличной торговле в Хельсингборге – пожалуйста. Там ведь заправляют одни иммигранты. Но что касается Бьёркенстама, здесь разрешалось писать только о его моделях железных дорог. Он их конструирует, и, как я слышал, весьма удачно.
– А что именно хотелось бы вам написать о Бьёркенстаме?
Ларс Берглунд пожал плечами:
– Один мой информатор утверждал, будто Дальстрёма застрелил наемник-киллер. Что это заказное убийство, здесь работал профи.
– И что полиция не поняла этого?
Берглунд снова махнул своей трубкой.
Мы замолчали. В задумчивости я постукивал пальцами по столу.
– Я немедленно должен съездить к Бьёркенстаму, – наконец решил я. – Хотя бы для того, чтобы увидеть площадку для гольфа на его участке.
– С нею тоже не все ладно. Он разбил ее на охраняемой территории, и это сошло ему с рук.
– Займетесь этим делом, если я раздобуду материалы?
– Что вы имеете в виду? – не понял Берглунд.
– Ну, сопоставите, разберетесь, что к чему, и, может… напишете?
– И дальше что?
– Если мне удастся раздобыть то, что я хочу, проблем с публикацией, думаю, не будет.
– Тогда конечно.
Время приближалось к обеду, и я с трудом переборол желание отправиться в Мёлле – перекусить в компании Агнеты. Вместо этого, в очередной раз отчитавшись перед Эвой Монссон, я развернулся в сторону Сольвикена, к дому папаши Бьёркенстама.
Чтобы попасть туда, мне следовало неподалеку от гавани свернуть на небольшую боковую дорогу. Она быстро сузилась до едва различимой тропинки, о чем заблаговременно предупреждали два дорожных знака. Тропинка заканчивалась площадкой для гольфа, о которой я впервые узнал от Боссе-рыбака. Точнее, тропинка пересекала площадку, продолжаясь по другую ее сторону, и дальше уходила в рощу. Следуя по ней прямиком, я через открытые ворота въехал во двор, где уже стояли два автомобиля. Один из них был спортивный «MG» Эдварда Бьёркенстама, другой – черный «мерседес».
Я остановился перед домом.
Хотя какой там дом – это был настоящий замок.
Ну, не аббатство Даунтон, конечно. Хотя саму идею Эдвард Бьёркенстам, несомненно, позаимствовал на сельских задворках какого-нибудь английского графства. Быть может, он уже украсил подобным строением одну из своих железнодорожных моделей.
Вокруг не было ни души. Никто не встречал меня у огромной парадной двери.
Я поднялся еще на две ступеньки. Ни звонка, ни кольца, которым можно было бы постучать, заявив о своем прибытии, не просматривалось. Потом где-то рядом затарахтел мотор. Я спустился с лестницы. И в самом деле, со стороны леса во двор въезжал трактор. Я поднял руку, приветствуя мужчину за рулем. Он остановился, открыл дверку и вопросительно уставился на меня.
– Мне нужен Бьёркенстам, – объяснил я. – Он дома?
– Shwedisch no… English? German? – растерянно пожал плечами мужчина.
– Björkenstam, ist er hier?
[19] – повторил я.
– Boss da drüben
[20]. – Мужчина показал в направлении заднего двора.
Туда вела тропинка, до того ухоженная и выметенная, что мне стало не по себе. По ее сторонам росли деревья. Через сотню метров начинался сад, где я и увидел Эдварда Бьёркенстама. Он стоял возле огромной кучи сучьев и хвороста, рядом с двумя другими мужчинами в темно-зеленых комбинезонах.
На Бьёркенстаме была белая рубаха и брюки цвета хаки. Из-под широкополой коричневой шляпы выбивались седые волосы. Приблизившись, я разглядел на его ногах массивные ботинки. Бьёркенстам держал в руках канистру и, похоже, намеревался устроить большой костер.
