– Ну хорошо. Как Эмма?
– Все отлично.
– И чем вы с ней сегодня занимались?
– Расскажу, когда поостынешь немного.
– Прости, Арне. День был тяжелый.
Я рассказал ему о происшествии с мотоциклистами. Арне долго молчал, потом в трубке раздался его тяжелый вздох.
– Ну, мы с Эммой люди мирные. Куда мне до такого вояки, как ты!
– Рассказывай, – потребовал я.
– Для начала мы навестили одного старого редактора, моего бывшего коллегу, который якобы когда-то занимался твоей подругой, я имею в виду Вивеку Бьёркенстам. Голова уже не та, но я действительно что-то такое помню. Ты знаешь, что у Эдварда Бьёркенстама еще несколько лет назад был сахарный завод, и даже не один?
– Нет, впервые слышу.
Старик замолчал, потом опять вздохнул.
«Ну же, Арне, переходи к делу», – мысленно торопил его я.
– Он ведь одно время здесь жил, точнее, наезжал в Сольвикен из Стокгольма. Сейчас все сахарные предприятия продали датчанам.
– Ну и? – не выдержал я.
– Но Вивека появилась в наших краях задолго до сахарных заводов…
– И?
– Мы встречались с Хильдингом Круной, ему девяносто два года. Мне интересны старики, которые помнят что-то такое, чего не найдешь ни в каких документах, и вот один знакомый редактор дал мне адрес Хильдинга Круны. Я знал его раньше, но думал, он давно умер. А он, оказывается, живет и здравствует в доме престарелых в Эстра-Греви. Ну, мы, значит, и отправились навестить его…
«Ну давай же, Арне. Не мямли», – подбадривал я его про себя, хотя прекрасно знал, что, когда Арне начинает рассказывать, самое правильное не перебивать его и дать выговориться.
– А потом мы сидели в старом архиве «Треллеборгс аллеханды» и просматривали номера за шестьдесят третий и шестьдесят четвертый годы. Пыль там стоит столбом, а помещение не проветривается, так что я начал даже кашлять. Не знаю, что это было, простуда или аллергия… С летней простудой шутить нельзя…
– Что вы там нашли? – перебил его я.
– Тогда у Вивеки была другая фамилия, Йурт, и она возглавляла местных прозелитов.
– Прозелиты – кто это? – удивился я. – По-моему, какая-то секта.
– Можно сказать и так, хотя это больше по части политики.
– Продолжай.
– Одна милая девушка из редакции помогла нам сфотографировать статью. Она сняла копию и… как это… сканировала и выслала все на твой адрес.
Я тут же включил компьютер: действительно, в почте висело письмо из «Треллеборгс аллеханды».
– Да, сейчас посмотрю.
– В статье о Вивеке не так много, но она есть на фото. Конечно, тогда она была моложе, но, думаю, ты ее узнаешь.
На снимке, который прилагался к тексту, было пять человек: трое молодых людей и две девушки. Судя по подписи, все происходило на площади в Треллеборге. Очевидно, поздно вечером, потому что было темно. Двое молодых людей держали в руках факелы, третий – бумагу, он как будто выступал с речью. Все пятеро носили браслеты с изображением свастики.
– Ну что, узнал? – услышал я голос Арне.
– Узнал. – Фотограф снимал со вспышкой, и Вивека выглядела на снимке бледнее остальных. – Ну и что они там делают?
Я пробежал глазами короткий текст. Хильдинг Круна сообщал, что нацистская партия из Лунда вербует сторонников в Сконе. Все сухо и по делу, никаких эмоций. Современный журналист, конечно же, написал бы об этом с бóльшим чувством.
Но почему именно Сконе? Или им было на что здесь рассчитывать?
– Что ты там бормочешь? – снова раздался голос Арне.
– Так, говорю сам с собой.
– О… у этого собеседника ты получишь ответ на любой вопрос.
Очевидно, все происходило еще до знакомства Вивеки с Бьёркенстамом, потому что его на снимке не было.
– Видишь другую девушку? – спросил Арне.
– Мм…
Вивека была крайней справа, с другого конца стояла некая Анна Хэрд. Все пятеро выглядели уж очень серьезными, даже насупленными. Задание партии, это вам не в игрушки играть! Пусть даже такое незначительное, как вербовка сторонников на площади в Треллеборге. Очевидно, Хильдинг Круна услышал от них гораздо больше, чем написал.
– Она пропала, – продолжал Арне.
– Кто? – не понял я.
– Та, другая, Анна… нашел?
– Да.
– Вивека, как мы знаем, уехала в Стокгольм. В том же году, чуть позже, Анна вышла замуж за одного сконского графа… ну… из тех, кого у нас как собак нерезаных. Так говорил Хильдинг, по крайней мере. С тех пор она зовется Анна Хэрд аф Крунсиё. Граф давно умер, земля сдана арендаторам, а в графской усадьбе, поскольку Анна там не живет, устраивают конференции, свадьбы и тому подобные мероприятия… ну, ты знаешь.
– Так она, говоришь, пропала?
– Так, по крайней мере, утверждает Хильдинг.
Я терялся в догадках.
– Но зачем нам все это?
– Я не знаю, увлекался ли сам Хильдинг нацизмом, но он имеет представление о том, чем занимались в этой партии. Лунд, конечно, университетский город, и молодежь там образованная, но нацистский душок чувствовался там всегда.
– Я слышал об этом, – перебил его я.
– После этого Хильдинг много раз видел Вивеку и Бьёркенстама по телевизору, читал о них в газетах. Он думал, это осталось в прошлом. Но потом Анну Хэрд аф Крунсиё поместили в психиатрическую лечебницу где-то в наших краях, а не так давно ее оттуда забрали… и здесь начинается самое интересное…
– Кто забрал? – не выдержал я.
– А ты как думаешь?
Арне сделал ударение на слове «ты».
– А ты? – парировал я. – У меня такое чувство, что тебе это известно.
– Только между нами. Вивека Бьёркенстам.
Я так и застыл с разинутым ртом.
Я смотрел на фотографии из «Треллеборгс аллеханды» с ужасом и не без некоторого восхищения. Снова и снова вглядывался в эти лица. Сколько в них решимости, воодушевления и… злобы…
Тысяча девятьсот шестьдесят третий год. Эпоха молодежных бунтов, взлет поп-музыки. Что заставило этих молодых шведов примкнуть к отжившему свой век человеконенавистническому движению? И разве такой уж подвиг выкрикивать нацистские лозунги на площади, не встречая никакого сопротивления?
Их просто не воспринимали всерьез. Слишком свежа была память о Второй мировой, чтобы люди могли поверить в такое.
Должно быть, именно в этом все дело. Кто бы мог подумать, что нацисты будут иметь политическое влияние в Швеции полвека спустя? Какая наивность…
