– Не знаю, я никогда с ней не встречался. Только видел ее старую фотографию в газете. Но тут ведь совсем не видно лица, эта женщина может быть кем угодно.
Как я ни всматривался в снимок, пытаясь разглядеть на женщине украшения или что-нибудь из того, что называется особыми приметами, не видел ничего, кроме обнаженного горла с прижатым к нему сверкающим лезвием.
Державшие нож руки, вне всякого сомнения, принадлежали мужчине. Он стоял за женщиной, в кадр попал только рукав его куртки. Позади была обшарпанная серая стена, вероятно подвальная.
Номер, с которого послали сообщение, не распознавался. Очевидно, отправитель использовал мобильный с предоплаченной карточкой.
– Откуда у них твой телефон? – спросила Эва.
– Он не засекречен, при желании его можно найти в Сети.
– А откуда они знают, что ты прячешь Эмму или как-то с ней контактируешь?
– Они этого не знают.
– Ты уверен?
Я задумался:
– У них нет никаких оснований подозревать меня. При этом, разумеется, они могут думать что угодно. Но у них нет никаких доказательств, что той ночью Эмма прибежала именно ко мне.
– И чего они хотят от тебя?
– Понятия не имею. Вероятно, надеются спровоцировать какую-нибудь реакцию. Они в отчаянии.
– Наконец главный вопрос: кто они?
Я пожал плечами:
– Могу только догадываться.
На самом деле с этим как раз все было ясно. Ситуация накалилась до предела, империя Бьёркенстамов летела в тартарары. Я почти не сомневался, откуда исходит угроза. Равно как и в том, кто был тот мужчина, что держал нож у обнаженного горла женщины. Я пожимал руку Лади, широкоплечего русского охранника и бывшего боксера, и слишком хорошо помнил эти громадные ладони с припухшими узловатыми пальцами.
– И потом, мне кажется, я узнал его. – Я кивнул на фотографию. Эва удивленно вскинула брови и приготовилась слушать. – Его называют Лади, сокращенное от имени Владимир. Он русский, хотя, похоже, много лет живет в Швеции. Телохранитель Якоба Бьёркенстама. Подозреваю, что именно он расправился с отцом Эммы прошлым летом. Сам Бьёркенстам слишком труслив, чтобы застрелить человека, но мог поручить Лади сделать это.
– И как фамилия этого… Лади?
– Не знаю, я его даже не гуглил.
До сих пор я успел изучить только снимок и не обнаружил ничего нового, что могло бы пролить свет на личность палача или жертвы.
– Что мне делать, Эва? Что им ответить?
Она покачала головой:
– Думаю, отвечать не надо, подождем. Если ответишь, признаешься тем самым, что Эмма у тебя. Будем держать их в неведении, пусть помучаются.
– А ты уверена, что они мучаются? – рассердился я. – По-моему, это я извожусь здесь, загнанный в угол.
– Подождем, – повторила Эва.
– Мне надо в Андерслёв, – подумав, сказал я. – Сейчас самое главное – быть рядом с Эммой.
Эва согласилась со мной, и вот ранним воскресным утром мы трое оказались на кухне в доме Арне в Андерслёве. Часы показывали начало шестого, за окном занимался жаркий летний день.
Мы прибыли сюда накануне в полночь, когда Эмма и Арне уже спали.
Снимок, присланный с неопознанного номера, я тут же показал Арне, а вот от Эммы утаил. Вместо этого я долго сидел с ней у Арне в кабинете и уверял, что ее мама жива и что скоро мы обязательно ее найдем.
– Но для этого ты должна верить мне и Эве. Ты веришь нам?
Эмма кивнула и через несколько минут уже спала у меня на коленях.
– Если это шантаж, то мне не совсем ясно, в чем его смысл. – Я говорил почти шепотом, чтобы не разбудить Эмму.
– То есть? – не понял Арне.
– Что это, шантаж или попытка оказать давление? Что я получу, если пойду на их условия? Допустим, я передам им Эмму, и они расправятся и с мамой, и с дочкой. Но у меня после этого будут полностью развязаны руки, а я и без того слишком много знаю об их делах. Они хотят уничтожить двух свидетелей, но оставляют третьего.
– И того журналиста в Лербергете, которому ты все рассказал, – добавил Арне. – Он ведь может обо всем написать и уже пишет.
– От газетчиков папаша Бьёркенстам может откупиться, но только не от меня, Эммы и ее мамы, – возразил я.
– И что ты собираешься делать?
Я повернулся к Эве:
– Мы должны ответить на эту эсэмэску.
– Хорошо, – согласилась она, – если ты так считаешь.
– Но что им написать? Признаться, что Эмма у меня и мне известно, кто эта женщина, или свалять дурака?
Мы долго совещались, пока окончательно не согласовали следующий текст:
О чем вы? Кто эта женщина? Ничего не понимаю.
Ответ пришел сразу:
Свенссон, не строй из себя идиота.
На это я написал:
Кто вы?
Прошло пять минут, прежде чем мой мобильный снова засигналил:
Даже если девчонка не у тебя, ты знаешь, где она.
Продолжать дискуссию было бессмысленно.
– Мы должны с ними встретиться, – сказал я. – Им терять нечего, все козыри у нас в руках.
– Тогда договорись с ними о месте и времени, – предложил Арне.
– И признаться тем самым, что девочка у меня?
– Почему? Совсем не обязательно. Напиши, что хочешь их увидеть, поговорить с ними с глазу на глаз, что трудно вести переговоры только с помощью эсэмэсок и что-нибудь в этом роде…
– Арне прав, – согласилась Эва.
– В конце концов, я могу отослать фото в полицию, – подал идею я.
– А почему его прислали именно тебе? Как ты собираешься объяснять это в полиции?
– В полиции будут, конечно, выяснять, откуда пришла эсэмэска, а это может занять уйму времени, – подхватила Эва. – Ну и Харри, конечно, придется рассказать, что он знает, как во все это вляпался и почему так долго молчал.
– А ты сама как собираешься это объяснять? – спросил я. – Или тебя не будут допрашивать в полиции?
Эва улыбнулась:
– Полиция – это я.
– Ах вот оно что! А знаешь, что с тобой сделают коллеги, когда узнают, что́ ты так долго скрывала от них, не говоря уже об этом нашем совещании?
Эва вздохнула, перевела взгляд на окно, а потом на Эмму в моих объятиях.
– Я всего лишь хотела, чтобы она избежала моей участи.
– То есть? – не понял я.
– Отведи ты ее в полицию, они тут же взяли бы ее в оборот. Ты знаешь, что такое социальные службы, как медленно и тяжело оборачиваются их жернова? Да они стерли бы в порошок эту малышку. – Она кивнула на Эмму. – Господи, через какие семьи я только не прошла в ее возрасте!
