Хорошо, что участники операции расселись так близко друг к другу. Когда кто-нибудь из них поднимал голову, чтобы обратиться ко мне, создавалось впечатление, будто они беседуют между собой.
Я обводил взглядом гавань из одного конца в другой и тоже не видел ничего подозрительного.
Кроме разве Вивеки Бьёркенстам, которая вместе с двумя другими женщинами ее возраста стояла за торговым лотком. Перед ней были расставлены вазы, сервизы, светильники и прочие безделушки, которые знающие люди приобретают в антикварных лавках Парижа или Лондона, а остальные получают по наследству. Вивеку я узнал сразу, в отличие от ее компаньонок, которых как будто видел впервые.
Эдвард Бьёркенстам устроился в элегантном садовом кресле за импровизированной барной стойкой. Рядом с ним сидел пожилой господин в белых брюках и прикрытой курткой белой рубашке с маленьким темным галстуком. Я узнал в нем Бертиля Раска, политика, отрицавшего холокост. Хотя в Сконе он больше прославился другим. Говорили, что, идя купаться, Раск всегда брал с собой термометр и, зайдя в море, во всеуслышание объявлял температуру воды.
Двое мужчин и женщина внесли на сцену колонки и принялись устанавливать микрофон.
У подножия сцены, на поросшем травой склоне холма, сидели с баночками пива Боссе-рыбак и Дан Фрей. Я задался было вопросом, до какой степени Дан Фрей успел посвятить Боссе в наши дела, но сразу пришел к выводу, что теперь это уже не имеет значения.
Андрюс Сискаускас поднимался по лестнице со стороны пляжа. При нем был один из его «мальчиков» – тот самый «Калле», что недавно сидел на площадке перед моим домом. Он устроился где-то во дворе, в то время как Андрюс прошел в ресторан, а потом на кухню.
Вышел он оттуда озадаченный, держа вдоль правой ноги бейсбольную биту.
– Думаю, эта штука будет нам сегодня кстати, – многозначительно кивнул он мне, поравнявшись с нашим столиком. Потом выудил из кармана брюк ключи и положил передо мной. – Твой автомобиль готов. Можешь забрать на парковке.
– Я замучился с твоим GPS, который постоянно показывает, сколько мне осталось до Вильнюса, – пожаловался я.
Андрюс пожал плечами:
– Все дороги ведут в Вильнюс.
– Не шути так, – строго предупредил я.
Андрюс ушел. Я не видел, куда он направился, но точно не в сторону «Калле».
Эва, Ларс и Бритт-Мари заказали бутерброды и кофе.
Эмма тоже пила кофе.
Я не мог себе этого позволить, поскольку наблюдал за гаванью.
Въезд в гавань был перекрыт, тем не менее невзрачный «вольво» модели восьмидесятых годов медленно подкатил к ресторану между лотками и палатками и припарковался недалеко от сцены.
Из него вышли трое мужчин. Всех троих я видел во время своего первого посещения Бьёркенстамов. Тот, что сидел тогда за рулем трактора, вошел в палатку, двое других, которые помогали Эдварду в саду с костром, направились к выволоченной на берег рыбацкой лодке, достали сигареты и задымили.
Они уставились в сторону моря, делая вид, что любуются пейзажем.
Время шло.
Откуда ни возьмись рядом со мной снова возник Андрюс.
– Харри, это твои приятели? – кивнул он в сторону мужчин.
– Ну, не то чтобы приятели…
– Понял, – перебил меня Андрюс и загадочно улыбнулся. – Тогда я удаляюсь в Вильнюс.
Он подмигнул и исчез.
Наверное, я недостаточно общался с литовцами, потому что его юмор доходил до меня плохо.
Эва, Ларс и Бритт-Мари о чем-то беседовали, но я их не слышал. Отчасти потому, что старался держать в поле зрения Бьёркенстамов и одновременно наблюдать за их приспешниками из «вольво», отчасти потому, что меня беспокоило поведение Эммы, которая вдруг сильно разволновалась. Она не была такой с той самой ночи, когда лежала у меня под кроватью и дрожала от страха.
Время приближалось к полудню, и я начинал чувствовать голод.
Я думал, что приедет Лади, с мамой Эммы или без, но, в конце концов, это было всего лишь мое предположение. Нынешнее местонахождение Якоба Бьёркенстама, равно как и его роль во всей этой истории, оставалось для меня неясным.
Тем не менее их было трое.
Нас тоже, включая меня.
Симона Пендера и Ларса Берглунда я заведомо исключил из списка бойцов.
С другой стороны, Бритт-Мари была фотографом старой школы, а я повидал их в деле. Такие прорывались сквозь любые заслоны и легко орудовали тяжеленными камерами.
Но, как я уже сказал, камеры при Бритт-Мари я не заметил.
Пожалуй, я мог бы еще рассчитывать на Эву Монссон, прошедшую курс боевых искусств в полицейской школе.
Боссе-рыбак и Дан Фрей переместились к одному из рыбных киосков по левую сторону пирса, но насколько они были готовы ввязаться в драку? Конечно, это Боссе первым пришел на помощь, когда байкеры бросили меня на гравий, но ведь за самим побоищем он предпочел наблюдать со стороны.
Эва схватилась за мобильник, прочитала эсэмэску и повернулась ко мне:
– Это от Линн. Пишет, что в больнице богатая добыча.
– А об Эмминой маме ничего не пишет?
– Нет, только это. Я ответила, но она молчит. Надеюсь, сейчас едет сюда.
– Харри, я хочу к тебе, – заныла Эмма и села ко мне на колени.
Она дрожала всем телом, я чувствовал, как бьется ее сердце.
«Тракторист» вышел на один из деревянных причалов, достал мобильник и набрал номер. Сказал что-то в трубку, оглядываясь по сторонам, и быстро завершил разговор.
Потом направился к фру Бьёркенстам.
Часы показывали двенадцать, но я не видел ни Лади, ни кого-либо другого, с кем можно было бы вести переговоры.
Зато Вивека взошла на сцену и постучала в микрофон:
– У меня всего пара слов… Ну, во-первых, добро пожаловать!
За парой слов, как бывает обычно в таких случаях, последовало еще несколько.
– Добро пожаловать в наше солнечное шведское лето! Надеюсь, вы найдете, чем развлечься на нашем празднике и что купить на нашей ярмарке. Здесь все здорово и вкусно. Будьте как дома!
На ней была темно-синяя юбка и белая блузка с наброшенной на плечи кофтой. Вивека подняла руки, приветствуя гостей. Публика зааплодировала.
Потом на сцену поднялись парень и девушка с гитарами и еще один парень с аккордеоном и заиграли «Летнюю пору», а Вивека спустилась на площадку и принялась прищелкивать пальцами, не попадая в такт, как это делают в подобных случаях начисто лишенные чувства ритма пенсионеры. Вдобавок она дергала бедрами, изображая танец.
Со стороны это смотрелось ужасно. «Летняя пора» явно не та песня, под которую следует дергать бедрами и прищелкивать пальцами.
