– Помоги, – захрипел он. – Я не умею плавать.
Потом снова исчез под водой и снова всплыл, поднимая фонтан брызг.
Я присел на корточки:
– Весь секрет в том, что не надо молотить по воде, как мельница.
Лади послушался меня и снова пошел ко дну, а потом снова всплыл.
– Ч-чёрт… – выругался он по-шведски, а потом разразился каскадом русских ругательств.
Как видно, он действительно перепугался не на шутку.
Я встал и направился к Дану Фрею и Боссе-рыбаку.
– Проследите, чтобы он не утонул, – велел я им, – но не давайте ему выйти на берег, он хитер!
Краем глаза я заметил солнечный лучик, блеснувший в зеркальце заднего вида. Это подъезжал белый джип. Дверца распахнулась, но, прежде чем я успел добежать, водительская кабина опустела.
Я открыл заднюю дверцу, там тоже никого не было.
Эммина мама могла быть где угодно, но только не в джипе.
Наша с Лади потасовка на некоторое время отвлекла публику от мороженого и торговых лотков. Все пришло в движение. Люди куда-то бежали и тыкали в нашу сторону пальцами. И только музыканты играли как ни в чем не бывало.
– Он побежал туда, – показал маленький мальчик в сторону ресторана.
Я помчался по лестнице, но в зале никого не было.
– На кухне, – прошептал Ларс Берглунд.
Черт, там же Эмма!
Я толкнул ногой дверь.
Повариха Линда смотрела на меня вытаращенными глазами и зажимала рукой рот. Симон Пендер выглядел не менее напуганным.
Встретив мой взгляд, Линда показала глазами в угол, за плиту. Только тут я услышал чей-то приглушенный стон и решительно шагнул в указанном направлении.
В углу сидел Якоб Бьёркенстам и стонал, прижав ладони к вискам.
Рядом стояла Эмма с полуметровой деревянной мельницей для перца.
– Он пытался спрятаться, – объяснила Линда.
– Как дела? – послышался за моей спиной другой женский голос. – Что с Эммой?
Я оглянулся. В дверях стояла Эва Монссон.
– Ты, случайно, не прихватила с собой наручники? – спросил я.
Оказалось, что прихватила.
Мы помогли Якобу Бьёркенстаму лечь и перевернули его на живот. Над ухом у него была кровоточащая ссадина. Я завел ему руки за спину, Эва надела наручники.
– Хорошая работа, Эмма! – похвалил я.
– Линн только что звонила, – сообщила Эва и повернулась к Эмме. – С твоей мамой все в порядке.
– Где она? – спросила Эмма.
– В больнице в Хельсингборге. Не совсем здорова, но скоро поправится. – Эва перевела взгляд на меня. – Они держали ее в психдиспансере, как и другую женщину. Так сказала Линн. Они с напарником хорошо там поработали, судя по ее словам. И нашли много интересного.
– Меня это не удивляет, – отозвался я.
– Позже Линн сама обо всем расскажет.
– А где она сейчас?
– Едет сюда.
– Отлично! Это очень кстати.
– И еще одно…
– Что?
– Лаксгорд потерялся.
– То есть как – потерялся?
– Его отправили патрулировать футбольный матч, но он так и не вернулся. Никто не знает, где он.
– Час от часу не легче.
Я взял Эмму на руки, вынес в зал и посадил за стол, за которым сидел сам, и пошел на берег.
Дан Фрей и Боссе-рыбак бросили Лади спасательный круг, который тихо покачивался на воде. Рядом виднелась голова Лади, у которого как будто все еще кровоточил нос. Вероятно, именно эта неприятная особенность и заставила его в свое время бросить бокс.
– Он пытался выкарабкаться, но мы были начеку, – сказал Дан Фрей, потрясая огромным багром.
Присев на корточки, я заметил на лбу Лади еще одну кровоточащую ссадину.
– Твой шеф уже в наручниках, а мать Эммы в больнице, – сообщил я ему. – Может, для тебя будет лучше отпустить этот круг. Что с ним, что без него, ты стремительно идешь ко дну.
Когда я в ударе, остроумие хлещет через край. Я готов был выплеснуть на Лади еще какую-нибудь шутку, но ничего не приходило в голову.
– Что здесь происходит? – послышался возмущенный женский голос.
Это исследовательница из Лунда вышла вперед из толпы обступивших меня зевак. Ее карие глаза буквально почернели от гнева и горели, как два раскаленных уголька.
– Вы прекрасны, когда сердитесь, – заметил я.
– Нахал, – прошипела она.
– Это всего лишь комплимент, поймите правильно.
Должно быть, эта девушка была родом из Гётеборга. Нигде не встречал таких зануд, как там.
Но я чувствовал себя непобедимым. Такое бывает, когда выходишь на ринг и твердо знаешь, что не имеешь права проиграть. Я повернулся и пошел к торговым палаткам. Разгневанная брюнетка бежала следом.
– Может, стоит позвонить в полицию? – обратилась она к Вивеке Бьёркенстам.
– Они уже здесь, – ответила та.
Я обернулся, ожидая увидеть Линн Сандберг, но вместо нее из машины вышел полицейский-мужчина. Он был в форме и при всех регалиях, только приехал почему-то не на служебном автомобиле, а на самом обычном.
– Кристер, займись этим, – велела ему фру Бьёркенстам.
– Вот этого, – показала на меня пальцем исследовательница из Лунда, – надо упечь за решетку.
– Да-да, – закивал Кристер. – Пройдемте. Надеюсь, мне не придется применять к вам силу.
Он ткнул меня своей дубинкой. «Лаксгорд» – стояло у него на бейджике. Хотя я и без бейджика уже понял, с кем имею дело.
– Давай же, Кристер, – подбодрил его я. – Угоди своим друзьям-наци.
Явно не готовый к такому отпору, Кристер Лаксгорд остановился и вопросительно посмотрел на Вивеку.
– Да что вы о себе возомнили, в конце концов! – закричала мне исследовательница из Лунда. – Какие такие нацисты?
– Спросите свою подругу Вивеку, – пожал я плечами.
Брюнетка перевела взгляд на фру Бьёркенстам.
– Сейчас прибудет настоящая полиция, – продолжил я. – Собственно, она уже здесь.
На пригорке стояла Эва Монссон. Она расстегнула куртку и держала руку на кобуре прикрепленного к поясу пистолета.
Это окончательно сбило с толку несчастного Лаксгорда.
Ободренный, я возвысил голос:
– И чтобы ты знала, Виван. Линн Сандберг из полиции Хельсингборга уже побывала в твоей больнице и забрала оттуда кое-кого из пациентов. Из тех, кого ты удерживала там насильно. – Я торжествующе оглядел публику. – Игра окончена.
