Она умолкает. Долгая тишина. Перкинс медленно отворачивается от Кей Гонды и смотрит на жену. Его плечи поникли, он внезапно стареет.
Перкинс (глядя на жену). Простите меня, мисс Гонда, но при данных обстоятельствах…
Кей Гонда (спокойно). Я понимаю. (Она надевает шляпу, берет сумочку и перчатки. Ее движения легки, неторопливы. Идет к двери в центре. Проходя мимо миссис Перкинс, говорит спокойно.) Извините. Я ошиблась адресом.
Она уходит. Перкинс и его жена стоят у открытой двери и смотрят ей вслед.
Перкинс (обнимая жену за талию). Мама уснула?
Миссис Перкинс. Не знаю. А что?
Перкинс. Думаю, надо пойти поговорить с ней. Вроде как посоветоваться. Ей лучше знать, что там надо для младенца.
Занавес
Акт I
Сцена 2
Поднимается занавес, на экране другое письмо, написанное мелким, неровным и суетливым почерком:
«Дорогая мисс Гонда!
Волею чувства долга я ощутил необходимость приложить все усилия к тому, чтобы облегчить страдания ближнего. Каждый день перед моими глазами проходили трагедии и жертвы возмутительно несправедливого общественного строя. Однако лицезрея Вас на экране, я набирался необходимого для моего призвания мужества, потому что в такие мгновения осознавал, на какое величие способен человеческий род. Ваше искусство – это символ тех скрытых возможностей, которые я замечаю в своих отвергнутых обществом братьях. Никто из них не хотел бы стать тем, кем стал. И никто из нас не выбирал той унылой, лишенной надежды жизни, которую вынужден вести. Но в нашей способности лицезреть Вас и поклоняться Вам заключена надежда всего человечества.
Искренне Ваш,
Чак Финк.
Спринг-стрит,
Калифорния».
Загорается свет, экран исчезает, и на сцене гостиная Чака Финка, бедно обставленная комната в одноэтажном доме.
Входная дверь сзади на правой стене, большое открытое окно на той же стене, ближе к зрителям; на центральной стене дверь в спальню. Поздний вечер. В комнате есть электрическое освещение, но оно не включено, и гостиную освещает одна коптящая керосиновая лампа в углу. Похоже, что квартиранты переезжают: посреди комнаты свалены два чемодана, несколько упаковочных коробок, шкафы и ящики открыты и наполовину пусты; одежда, книги, посуда и всевозможная нужная в хозяйстве рухлядь свалены вперемешку большими кучами на полу. Чак Финк, молодой мужчина лет тридцати, худощавый и анемичный, с густой черной гривой волос, бледным лицом и выделяющимися на нем маленькими усиками, беспокойно выглядывает в окно; видно, что он с большим волнением разглядывает проходящих мимо окна людей, с улицы доносятся неразборчивые голоса. Он видит кого-то и кричит:
Финк. Эй, Джимми!
Голос Джимми (за сценой). Чего?
Финк. Подойди на минутку.
Джимми появляется у окна снаружи; это нездорового вида молодой человек в порванной одежде, один глаз подбит, по щеке со лба стекает струйка крови из ссадины на лбу.
Джимми. Ты, Чак? Я уж думал, что коп засек. Чего надо?
Финк. Ты сегодня видел Фанни?
Джимми. Ха! Фанни!
Финк. Ты ее видел?
Джимми. Нет, с тех пор, как началось.
Финк. Она ранена?
Джимми. Может быть. Видел ее в самом начале. Она засандалила им прямо в окно кирпичом.
Финк. Что там случилось?
Джимми. Пустили слезоточивый газ и захапали пикетчиков. Ну, а мы им врезали в ответ.
Финк. А Фанни кто-нибудь видел?
Джимми. Да ну ее к лешему, твою Фанни! Там лупят кого ни попало. Такая драчка, прости Господи, что мама не хочу!
Джимми исчезает. Финк отходит от окна. С волнением ходит по комнате, поглядывая на часы. Шум на улице затихает. Финк пытается заняться сборами, швыряет, не глядя, несколько вещей в коробку. Входит Фанни Финк, высокая, худощавая, неуклюжая девица немного моложе тридцати лет, стриженная под мальчика, бледная, растрепанная, в туфлях без каблуков и в мужском пиджаке на плечах. Прислоняется к дверному косяку, чтобы не упасть.
Финк. Фанни! (Она не двигается.) Ты в порядке? Что случилось? Где ты была?
Фанни (ровным хриплым голосом). Меркурохром есть?
Финк. Что?
Фанни. Меркурохром. (Скидывает пиджак. Ее одежда порвана, на голых руках синяки, на плече кровоточащий порез.)
Финк. Господи!
Фанни. Ну не стой как идиот! (Решительно идет к шкафу, шарит по полкам и достает маленькую бутылочку.) Хватит на меня пялиться! Нет повода для истерики!
Финк. Дай помогу.
Фанни. Ничего страшного. Я в порядке. (Мажет руку меркурохромом.)
Финк. Где тебя до сих пор носило? Где ты была?
Фанни. В тюрьме.
Финк. Где-где?
Фанни. В тюрьме, нас всех замели. Пинки Томлинсона, Бада Миллера, Мэри Фелпс и остальных. Двенадцать человек.
Финк. Что случилось?
Фанни. Мы намеревались не пропускать ночную смену.
Финк. И что?
Фанни. Начал Бад Миллер. Пробил череп подлюке-скэбу. Но фараоны, чтоб им пусто, были уже наготове. Биф только что забрал нас под залог. Сигарета есть? (Она берет сигарету и закуривает, после чего нервно курит на протяжении всей сцены.) Суд на следующей неделе. Говорят, что штрейкбрехер едва ли поправится. Так что твою драгоценную ждет долгий отдых в прохладном месте (С горечью.) Но тебя, вижу, это не волнует, мой милый. Ты-то без меня хорошо отдохнешь…
Финк. Но это возмутительно! Я не допущу! У нас есть права…
Фанни. Конечно. Права. Например, право оплатить товар при доставке. Без денег ни черта не получишь. А где их взять?
Финк (устало опускается на стул). Но это невообразимо!
Фанни. Ну, и не думай больше об этом… (Оглядывается.) Не так уж ты продвинулся в сборах. Как мы управимся за вечер со всем этим чертовым барахлом?
Финк. Откуда такая спешка? Я совсем разбит.
Фанни. Откуда спешка? А оттуда, что, если мы к утру не выкатимся отсюда, весь этот хлам вышвырнут прямо на улицу.
Финк. Мало нам было бед, а теперь еще новая напасть! И надо тебе было лезть в эту историю! Что теперь будем делать?
