Она моргнула, впервые посмотрев на нас обоих, а потом нацелила взгляд на Тэйлора:
– Оставляю это на твое усмотрение. Если ты тоже отказываешься от прав на ребенка, я начинаю искать приемных родителей. Мне порекомендовали несколько агентств в Сан-Диего.
– Если вы передумаете отдавать малыша, – сказала я, – Тэйлор, уверена, вам поможет.
Он кивнул. Его мысли витали где-то за миллион миль от меня.
– Мне не нужна ничья помощь, – ответила Алисса, – но за предложение спасибо.
Я встала. Тэйлор протянул ко мне руку:
– Куда ты?
– Домой.
– Ну… подожди секунду. Я тебя отвезу.
– Останься. Вам двоим есть о чем поговорить, – сказала я, чувствуя, как слова застревают в горле.
Тэйлор хотел тоже встать, но я опустила руку ему на плечо:
– Это решение должно приниматься без меня. И оно очень важное.
Он недоумевающе посмотрел на меня, глотая воздух:
– То есть как – без тебя?
– Так. Решай сам.
Он поерзал:
– Вспомни, что ты сказала мне десять минут назад.
– Помню. Все помню. Останься. А то потом пожалеешь.
Я положила на стол телефон, который Тэйлор мне подарил, и направилась к дверям. Он окликнул меня, но я не обернулась.
У выхода меня поймал Долтон:
– Привет, Фэйлин! Уже уходишь?
Я вежливо улыбнулась и, пройдя мимо, зашагала к центру города. Путь был неблизкий, а мне каждый шаг давался с трудом: все силы уходили на то, чтобы не разрыдаться.
Нет, плакать я не собиралась. Сколько раз я говорила себе и Тэйлору, что мы встретились не случайно! Я думала, мне дается шанс развязать узел моего прошлого. Но грустные истории имеют забавное свойство заканчиваться так же, как начинались. Я оценила иронию судьбы: отдав свою дочь, я лишилась возможности родить еще раз. Несмотря на это, Тэйлор собирался остаться со мной, но снежный ком событий завертелся так, что в итоге у него все-таки будет собственный ребенок.
В сумерках, жужжа, мигали светофоры. На небе уже прорезались звезды, а до дома было еще далеко. Мимо меня со свистом проносились машины. В некоторых сидели дети. Водители сигналили, из окон слышалась музыка, а я брела одна, с каждым шагом все отчетливее понимая, что означает беременность Алиссы.
Был конец мая, дождь не шел несколько недель. Леса еще не пожелтели, но уже высохли, и начавшиеся пожары снова привели бригаду Тэйлора в наш город.
Путь оказался еще длиннее, чем я предполагала, а я к тому же чувствовала себя не лучшим образом. Со мной поравнялся темный «мерседес» класса «джи» и замедлил ход. Тонированное стекло опустилось, и я увидела Блер. Она была в машине одна. Я зашагала дальше, она посигналила.
– Фэйлин? Куда ты идешь, дорогая?
– Не старайся, – вздохнула я. – Нас никто не слышит.
– Ты домой?
– Да.
– Пожалуйста, позволь мне тебя подвезти. Можем не разговаривать.
– Ты не скажешь ни слова?
Она мотнула головой. Мне ужасно не хотелось лезть в ее внедорожник, но ноги уже болели, и я не могла дождаться, когда упаду на кровать и выплачусь. Я открыла дверцу и села. Победоносно улыбнувшись, Блер тронулась с места. Через четверть мили она вздохнула:
– Твоему отцу нездоровится. Боюсь, эта предвыборная кампания ему не на пользу.
Я не ответила. Моя мать сжала губы, но через несколько секунд снова заговорила:
– Твоя машина до сих пор стоит в гараже. Отец иногда на ней ездит, чтобы все функционировало. Даже масло меняет. Мы бы хотели вернуть ее тебе.
– Нет.
– Опасно ходить по темному городу одной.
– Я выхожу нечасто.
– Но когда все-таки выходишь…
– Ты обещала, что мы не будем разговаривать.
Блер припарковала машину у входа в мое кафе.
– Фэйлин, ты должна вернуться домой. Или мы хотя бы снимем для тебя квартиру и подыщем нормальную работу.
– Зачем?
– Ты знаешь зачем.
– Опять имидж семьи, да? А на меня тебе плевать.
– Неправда. Меня оскорбляет то, что ты живешь в этой грязи! – Блер бросила взгляд на окно второго этажа.
– Ты не видишь, до чего семья дошла ради заботы об имидже? Твой муж болен, а дочь не хочет иметь с тобой дела. И зачем все эти жертвы?
– Затем, что благопристойность – это важно, – прошипела моя мать и, взмахнув волосами, повернула голову.
– Для тебя. Только для тебя. Я не считаю себя обязанной жить той жизнью, которую ненавижу, ради того чтобы ты тешила свое самолюбие.
– А чем наша жизнь плоха? – Блер сощурилась. – Тем, что я хотела дать тебе образование? Хотела, чтобы у тебя были нормальные бытовые условия?
– В твоей интерпретации все звучит чудесно. Но ты выпускаешь кое-какие неприглядные подробности: например, беременность и ребенка. А еще ты забываешь, что твоя дочь – официантка и быть врачом не хочет. Все это нельзя просто взять и стереть. Тебе пора бы перестать вести себя так, будто наша жизнь – это эффектный клип.
Блер сделала вдох через нос:
– Ты всегда была в высшей степени эгоистична. Не знаю, с чего я решила, что ты могла измениться.
– Не начинай, – сказала я и вышла из машины.
– Фэйлин!
Я наклонилась к окну, и она опустила стекло:
– Ты опять даешь нам пощечину. Если из-за тебя отец проиграет выборы, мы больше не предложим тебе помощь.
– Я и не ждала.
Поблагодарив мать за то, что подвезла меня, я зашагала к стеклянной двери кафе, не обращая внимания на ее оклики. Уже наступила ночь, и я была истощена – физически, эмоционально, умственно. Пронзив витрину лучами своих фар, «мерседес» попятился и уехал.
В зале было темно и пусто. Опустившись на оранжево-желтый пол и свернувшись в клубок, я плакала, пока не уснула.
* * *
Кто-то постучал пальцем по моему плечу. Я поморщилась. До меня дотронулись еще раз, и я, заслонившись ладонью, открыла глаза. Сфокусировав взгляд, я увидела встревоженное лицо Пита. Я протерла глаза, села и спросила:
– Сколько времени?
Не ожидая ответа, я повернула узкий кожаный ремешок часов и взглянула на циферблат. Была суббота, пять утра. С минуты на минуту могли прийти Чак и Федра. Выругавшись себе под нос, я встала и бросилась к лестнице. Пит поймал меня за запястье. Я расслабила плечи и положила ладонь поверх его руки:
– Со мной все в порядке.
Он меня не отпустил.
– Правда, все хорошо.
