Шофер выскочил, открыл капот, из которого повалил пар, суетливо всплеснул руками, сунулся в багажник, выхватил брезентовое ведерко, завопил:
– Люди добрые! Где тут воды можно набрать?
– Вон там колонка, – махнула рукой Ольга. – За углом, метров сто.
– Метров сто?! – взвизгнул полный мужчина, сидевший на переднем сиденье. – Да мы загоримся!
И он с проворством, совершенно неожиданным для его корпуленции, буквально вывалился из машины.
С заднего сиденья из обеих дверец выскочили еще двое мужчин, правда, довольно худощавых, и стремительно отбежали подальше. Однако там остался еще кто-то сидеть.
Мужчины, оказавшись на приличном расстоянии, вдруг спохватились, обернулись, и толстяк крикнул:
– Тамара Константиновна! Что же вы сидите?! Выходите скорей, а то машина взорвется!
Из машины никто не показывался. Может быть, этой женщине плохо стало?!
Женя резко обернулась и взглянула Ольге прямо в глаза.
Та растерянно моргнула, потом поставила девочку на тротуар и строго сказала:
– Стой здесь, слышишь? Ни с места!
Женя кивнула.
Ольга подскочила к машине и заглянула в салон.
На заднем сиденье она увидела молодую женщину с ребенком на руках. Мальчик лет четырех мирно спал, положив темно-русую голову ей на плечо.
– Что же вы сидите?!.. – крикнула Ольга испуганно, однако осеклась, когда женщина приложила палец к губам и извиняюще улыбнулась:
– Тише, пожалуйста. Сын только что уснул. Прямо вот пять минуточек назад. Он за дорогу измучился весь, пусть отдохнет.
– Там в моторе что-то дымится, – нервно прошептала Ольга. – Надо вылезать, а то мало ли… Сделаем так: я его возьму осторожненько, а потом вы выберетесь. Хорошо?
Женщина взглянула на нее черными испуганными глазами:
– Ну давайте попробуем.
Ольга просунулась в автомобиль и потянула к себе ребенка. Он спал крепко, приоткрыв розовый ротик, чуть хмурясь во сне, и, похоже, просыпаться пока не собирался.
Ольга вытащила его, положила тяжелую со сна голову себе на плечо. Сердце ее радостно встрепенулось от этой сонной тяжести. Было в ребенке что-то до такой степени родное… Невольно слезы навернулись на глаза. Даже запах его казался родным! Ольга не удержалась и осторожно коснулась губами теплого виска с вспотевшими волосиками.
Из расстегнутого ворота рубашки мальчика выскользнул медный крестик и повис, качаясь на черном шелковом шнурке…
Ольга попятилась, чтобы мать ребенка могла, наконец, выбраться из машины, внезапно наткнулась на что-то, чуть не упала, обернулась – и вскрикнула испуганным шепотом:
– Женька! Ты что? Ты почему? Я тебе где велела стоять?!
– Там, – небрежно махнула рукой Женя, закинув голову и зачарованно глядя на спящего мальчика.
– Почему ты не слушаешься? – сердито шипела Ольга.
– Потому что Саша, – сказала Женя с таким выражением, как будто это все объясняло.
– Какая умная девочка, – послышался рядом голос, и Ольга, покосившись, увидела мать мальчика, которая уже выбралась из машины, однако еще придерживалась за дверцу, нетвердо стоя на затекших ногах. – Откуда ты знаешь, как зовут моего сына?
– Кого? – изумленно спросила Женя, смешно поднимая бровки.
– Ну, этого мальчика, – улыбнулась женщина. – Откуда ты знаешь, что его Саша зовут?
– Знаю, – серьезно ответила Женя.
– Может быть, ты даже знаешь, как меня зовут? – усмехнулась женщина.
– Нет, – покачала головой Женя. – Зато я знаю, что ты очень красивая!
И она восхищенно улыбнулась.
Черноволосая и черноглазая, с длинными ресницами и точеными чертами, смуглая, эта молодая женщина казалась сказочной царевной. Вдобавок одета она была так, что любое творение лучших горьковских закройщиков (а с их работой Ольга в былые времена неплохо познакомилась, так уж сложилась судьба!) казалось скучным и бесцветным. А туфли-то, матушка родная! Шелковые накладные банты, высоченные тоненькие каблуки…
Артистка, что ли, которую увезли в эвакуацию прямо с концерта?
Ольга мигом почувствовала себя бесцветной замарашкой, однако завидовать этой сияющей красоте было невозможно: она не ослепляла своим блеском, а согревала.
– Меня зовут Тамара, – сказала красавица. – Тамара Морозова. А вас как зовут? – Она переводила взгляд с Ольги на девочку.
– Это Ляля, – показала пальчиком та. – А я – Женя!
Она выкрикнула свое имя во весь голос, и мальчик на руках Ольги всполошенно вскинулся, открыл глаза.
– Ах, проснулся! – всплеснула руками Тамара. – Сашенька, не бойся, я здесь.
Однако он вовсе не казался испуганным. Огляделся затуманенными со сна глазами, мельком улыбнулся Тамаре, с интересом посмотрел на Ольгу – и тут увидел Женю, которая стояла, закинув голову, и неотрывно таращилась на него.
Несказанное удивление промелькнуло на лице мальчика, потом он завозился на Ольгиных руках и проворно соскользнул вниз. Одернул задравшуюся курточку и встал против Жени, глядя на нее с таким же улыбчивым вниманием, с каким она смотрела на него.
– Как быстро они подружились, да? – восхищенно сказала Тамара. – Вообще такое впечатление, будто всю жизнь знакомы. Даже жалко будет их разлучать, когда снова поедем.
Наконец-то вернулся шофер с ведром воды, начал возиться с машиной. Попутчики Тамары ворчали, торопили его; усталый водитель лениво огрызался.
– Вы далеко направляетесь? – спросила Ольга.
– Даже не знаю, – вздохнула Тамара. – По просьбе моего бывшего мужа меня взялись довезти до Куйбышева, но я не выдержу, честное слово. Тесно очень, к тому же это не мужики, а бабы болтливые. Без конца языками молотят, уснуть не дают ни мне, ни ребенку, а когда сами засыпают, храпят так, что нам спать вообще невозможно. Беда просто. А дорога загроможденная, час едем, два стоим. Измучилась я за эти двое суток – слов нет!
– До Куйбышева еще ехать и ехать, – посочувствовала Ольга. – У вас там родственники?
– У мужа моего бывшего там тетка… я ее в глаза ни разу не видела, – дрожащим голосом пожаловалась Тамара. – Представляю, как она нас встретит! Надо будет искать работу, а где я ее найду? И профессии у меня никакой нет: я была просто мужняя жена, капитанша, знаете? – Она слабо усмехнулась. – Потом ребенок родился… Так и не поступила работать, числилась иждивенкой. Теперь думаю, зачем из Москвы уехала? Но там такая была паника, бомбежки эти… Горький уже бомбят?
– Пока нет, а что дальше будет – неведомо.
– Глядишь, и обойдется, – горячо сказала Тамара. – А то ужас, просто ужас! Москву бомбили почти каждую ночь, иногда и днем. Радиоприемники все мы сдали в первые дни войны. Приказ такой был. Все новости из уличных репродукторов. И вот, знаете, как завоет сирена, а потом из этих рупоров оглушительно: «Граждане, воздушная тревога!» – трижды. Как раздастся этот голос, так сердце просто останавливается. Зато потом так отрадно на душе, когда, после бомбежки, слышишь: «Граждане, угроза воздушного нападения миновала, отбой!» Тоже три раза объявляли.
