Теперь я оказался, можно сказать, между молотом и наковальней.
Но куда сильнее откровенной неприязни обоих моих начальников терзало меня полное непонимание того, почему я вмешался в эту ситуацию. Какое дело было мне до этих двоих?! Артемьев мой первый враг, да и пусть Бокий убил бы его! Однако я спасал ведь и Бокия… Почему не допустил, чтобы эти двое большевиков, то есть людей, которые принимали самое активное участие в уничтожении России, уничтожили друг друга?
Лиза предполагала, что мною владело неосознанное предвидение, то есть я не понимал, но чувствовал необходимость поступить именно так. Возможно, благие или хотя бы необходимые последствия этого поступка будут мне ясны в будущем…
Ну что же, она оказалась права. Если бы не Артемьев и Бокий, я не попал бы в 1927 году в Саров и не совершил бы того, что совершил!
Кроме того, если бы они оба погибли, неизвестно, кто пришел бы в руководство Спецотдела и как сложилась бы наша с Лизой судьба. Скорее всего, мы были бы уничтожены, поскольку именно Артемьев своим несокрушимым авторитетом прикрывал нас от расплаты за участие в попытках убийства Ленина в 1918 году.
Если Артемьев не мог простить мне вмешательство в их с Бокием схватку, то Бокий, одумавшись, начал испытывать ко мне что-то вроде благодарности. Тем более что вскоре я еще раз спас ему жизнь.
Случилось это так.
По Москве вдруг пошли слухи: на Лазаревском кладбище
[50] пошаливают. Не то банда там обосновалась, не то бродят по ночам между могилами ожившие покойники. Ведь изначально, еще в XVIII веке, на Лазаревском хоронили тех, кто умер «дурной смертью»: то есть был убит. Немало и самоубийц нашли там последнее пристанище. А это, как известно, самые неугомонные из покойников! Уже веком позже на Лазаревском погребали и купцов, и духовенство, и военных, и даже артистов. Теперь оно закрыто и, насколько я знаю, скоро будет вообще уничтожено, однако уже в двадцатые годы там не оставалось места для новых могил, кладбище выглядело довольно заброшенным, запущенным, заросло травой, в которой змеились тропки, проложенные прохожими. От Виндавского вокзала
[51] обходной путь к улицам, расположенным за кладбищем, был слишком долгим, так что многие предпочитали срезать углы и идти напрямик, причем во всякое время дня и ночи. Но вскоре ночные хождения прекратились: народ был испуган. Однако белые тени не угомонились: они замелькали и в Лазаревском, и в Трифоновском тупике, и во всех четырнадцати Левых и Правых проездах и четырех улицах Марьиной Рощи
[52], и даже на Бахметьевской улице и Сущевском валу! Чуть не каждое утро находили на обочинах лежащих без сознания, раздетых догола и ограбленных дочиста людей, которые, очнувшись утром, совершенно ничего не могли вспомнить о том, что с ними произошло. При этом по головам их не били, чтобы память отшибить, каким-то зельем не опаивали. Все пострадавшие описывали появление белых призраков, а что случалось потом – им было неведомо.
Когда Бокий об этом узнал, он сразу заявил:
– Да у нас в Петрограде в восемнадцатом году происходила совершенно такая же история! Возле кладбища на Малой Охте завелась банда. Вставали на ходули, чтобы пострашней казаться, закутывались в белые балахоны и нападали на прохожих. Раздевали до нитки и оставляли на дороге или прямо на кладбище. Некоторые без чувств до утра лежали, некоторые деру давали голышом. В милицию обращаться боялись. Наконец кто-то решился. Милиционеры устроили засаду и выловили этих «живых покойников». Оказалось, банду организовала бывшая вагоновожатая Мария Полевая по кличке Манька Соленая. Можно не сомневаться, что и здесь действуют по образу и подобию питерцев.
– А вам не кажется странным, что никто из пострадавших ничего не помнит? – спросил я. – Вообще ничего, кроме появления белых силуэтов? Даже как их обирали, раздевали – не помнят?
– Ну, с перепугу все на свете забудешь, – усмехнулся Бокий. – Ты что, не согласен, Гроза?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Может быть, мне просто не приходилось настолько сильно пугаться.
– Ну так давай проверим твою храбрость! – азартно вскричал Бокий. – Там, в Питере, я был дружен с одним из отличных милиционеров, Кишкиным. Хотелось посмотреть, как он работает, и он взял меня на ту операцию. Да и вообще я люблю риск… Хочешь, я поговорю с оперативниками, чтобы помогли нам с тобой попасть в группу, которая будет брать этих московских «живых покойников»? Или струсишь?
Само собой, я согласился.
Когда разрабатывали операцию, решили, что кто-то из милиционеров сыграет роль заблудившегося прохожего, а остальные будут следить за ним из засады. Начальник группы спросил, не согласится ли кто-то на роль подсадной утки добровольно. И Бокий вызвался первым!
Разумеется, я не мог допустить, чтобы начальник моего отдела рисковал жизнью в то время, пока я буду отсиживаться в засаде. Я тоже вышел из строя.
Думаю, Бокий нарочно все это подстроил, уверенный, что я начну колебаться, осторожничать. Но я предполагал, что нас ждет, поэтому никакого страха не испытывал.
И вот настала ночь. В условленное время мы с Бокием, пошатываясь и горланя во все горло развеселые песни (мы изображали двух пьяных приятелей), пробрались через пролом в кладбищенской ограде со стороны Виндавского вокзала и двинулись наискосок, к Трифоновскому тупику, где был другой пролом. В этом месте чаще всего находили жертв ночных налетов, поэтому засада была устроена именно здесь.
Мой спутник так старательно изображал пьяницу, что своим истошным пением совершенно заглушал прочие звуки. Я подумал, что если кто-то решит к нам незаметно подкрасться, мы не услышим его шагов, и только хотел сказать об этом Бокию, чтобы вел себя чуть тише, как вдруг почувствовал опасность.
Я быстро огляделся, однако никого не увидел. И в то же время опасность была рядом, я ощущал это всем существом своим!
– Чего озираешься? Струсил? Небось призраков боишься? – орал Бокий, совершенно войдя в роль разудалого гуляки, которому море по колено, и я понял, что он в самом деле упивается рискованностью ситуации. Да, он был храбр… храбр до безрассудства! А безрассудство порою может грозить смертью.
Внезапно Бокий умолк, а мне почудилось, будто меня всего окутали непроницаемой пеленой. Колени подогнулись, я почувствовал, что вот-вот упаду, и только отчаянным усилием воли мне удалось «сорвать» эту пелену. Невдалеке я увидел смутный белесый силуэт, который странно колебался из стороны в сторону. Я без раздумий бросил в него «огонь». В миг вспышки я разглядел, что это не призрак, а облаченный в белый балахон человек, который проделывает руками пассы, которыми обычно привлекают внимание гипнотизеры, как бы заключая подопытного в некий кокон, подавляя его сопротивление и утверждая над ним свою власть. Думаю, я успел разглядеть это, потому что ожидал увидеть именно что-то подобное. В следующее мгновение раздался испуганный визг, балахон вспыхнул, человек принялся срывать его с себя.
