У Ромашова перехватило дыхание.
Глаза его уже немного привыкли к темноте, но все-таки выражения лица Андреянова он не мог разглядеть.
– С чего ты взял? – наконец смог выговорить.
– Да я же не без глаз, – тихо ответил Андреянов. – Я же видел, в каком состоянии ты приходил с допросов. Как будто это был не допрос, а поединок, в котором ты постоянно проигрывал.
– Поединок?.. – повторил Ромашов, схватившись вдруг за голову, словно мозг его пронзила игла, причинив страшную боль – и в то же время принося облегчение.
…Допросов как таковых не было. У Ромашова вообще создавалось впечатление, что Вальтер Штольц знает о нем больше, чем следовало бы. Он знал, например, что Ромашова зовут на самом деле Пейвэ Мец, знал о его работе в Спецотделе, а потом во 2-м оперативном. Знал, конечно, о событиях восемнадцатого года… В общем-то, удивляться тут совершенно нечему было: если Вальтер и в самом деле дружил с Грозой, тот ему все и рассказал. Однако, ничего не спрашивая у Ромашова, Вальтер заранее знал и о Гале с Клавой, и о бегстве из больницы имени Кащенко, и о Люсе Абрамец, и о докторе Панкратове, и о Тамаре Морозовой, и об их с Сашей эвакуации в Горький, и о том, что они поселились в доме Ольги Васильевой… Знал и даже о тетрадке с записками Грозы, найденной его сыном Сашей в развалинах дома, о котором Ромашов даже вспоминать боялся.
Ромашов о допросах помнил только, что его приводили в кабинет к Вальтеру и тот предлагал ему сесть. Потом… потом Ромашова охватывала сонливость, он ощущал тяжесть во всем теле, и особенно веки становились такими тяжелыми, что не поднять. А после этого он ничего не помнил, кроме странного ощущения, будто спал – и вот проснулся.
А ведь кому, как не самому Ромашову, знать, что человек, погруженный в сон, может стать игрушкой в руках гипнотизера! И Вальтер играл с его памятью, как хотел, пока Ромашов находился в состоянии сомнамбулизма, будучи абсолютно отрешенным от всего мира и подчиняясь только командам Вальтера. Ах да, вот почему он не насторожился сразу: Вальтер не смотрел ему в глаза, он находился сзади, а дремота все равно подступала и становилась неодолимой… Ну что же, только гипнотизеры высокого класса могут погружать подопытного в сон, глядя ему не в глаза, а в затылок!
Был ли Вальтер таким могущественным, или его сила индуктора увеличивалась только по отношению к Ромашову, который оказался для него прекрасным, покорным медиумом?
Видимо, таким же медиумом, такой же игрушкой в руках Вальтера стал и Монах, которому внушено было задание покинуть группу после приземления и добираться не до Горького, а до Сарова или Дивеева, чтобы там обосноваться и попытаться отыскать некое тайное захоронение, упомянутое на той странице записок Грозы, которую Ромашов «прочел» в свое время глазами Панкратова. В тех же записках, как понял Ромашов, было указано точно место, где спрятан артефакт, имеющий для Вальтера Штольца столь огромное значение.
Если Монах не доберется до этого артефакта самостоятельно, ему поможет тетрадь, которую Ромашов должен найти у детей Грозы.
По приказу Отто-Панкраца Штольце Ромашов получил приказ подчиняться Андреянову и помогать ему в развитии агентурной сети в Горьком. По приказу Вальтера Штольца, подкрепленному внушением, он должен был разыскать в Горьком детей Грозы и тетрадь с его записками, доставить все это в Дивеево и помочь Монаху отыскать священный артефакт. Затем дети и находка будут переправлены через линию фронта. Как – об этом будет знать Монах.
Штольце пошел на эту сложную игру и согласился рискнуть ради «опасно-сумасбродных идей» Вальтера только потому, что тот сначала сам собирался отправиться в составе этой группы! Это желание завладеть саровским артефактом и детьми Грозы было сродни маниакальному. Однако даже при его великолепном знании русского языка в нем слишком легко было узнать иностранца. К тому же в НКВД имелись его фотографии и все данные на него как на бывшего сотрудника германского посольства и организатора оккультного заговора против Сталина. При малейшем, даже случайном, подозрении он будет раскрыт и погибнет, погубив также всю группу.
Чтобы спасти своего старинного друга, Отто-Панкрац Штольце и согласился отпустить Монаха с радиопередатчиком в Дивеево и Саров…
И только отправив детей Грозы за линию фронта, Монах приступит к своим обязанностям радиста при группе Купца в Горьком.
Как странно – только сейчас, после слов Андреянова, Ромашов всерьез об этом задумался, вполне все понял – и явное, и тайное. Не иначе, Вальтер наложил некие оковы на его подсознание, чтобы Ромашов слепо, не задумываясь исполнял его приказы.
Оковы?.. Но почему они вдруг упали?
И вдруг он догадался, почему.
Ромашов словно бы увидел себя семнадцатилетним юнцом – покорным и восхищенным учеником Николая Александровича Трапезникова. И Трапезникова увидел он, который на веранде дома в Сокольниках проводит очередной урок для Павла, Лизы и Грозы. Их тоже увидел Ромашов такими, какими они были в 1918 году. Все они сидели вокруг стола и внимательно слушали Трапезникова, который цитировал из «Руководства по практической магии» доктора Папюса:
– «Делая внушение на срок, мы закладываем в импульсивный центр субъекта зерно некоего динамического существа. Это динамическое существо будет действовать изнутри наружу, следовательно, оно не чувство, ибо существенной особенностью чувства является действие снаружи внутрь. Это идея, которую воля гипнотизера одаряет специальным динамизмом и в виде зародыша вкладывает в импульсивное существо субъекта, чтобы она активно проявила заключенную в ней духовную силу, приведя в действие соответствующий центр. Оккультисты и маги называют эти эфемерные динамические существа, создаваемые человеческой волей, – элементарными существами или элементалами».
А потом, видя, что его ученики не вполне поняли смысл этих мудреных слов, Николай Александрович пояснил:
– Таким образом, элементал – это часть жизненной силы, которая выходит из гипнотизера и действует на расстоянии. Элементал – это твой шпион, это работник, который исполняет твои приказания, работает вместо тебя. Когда ты научишься посылать его к человеку с определенным заданием, ты вполне овладеешь техникой гипноза, безопасного для тебя – и неодолимого для твоих объектов. Причем это касается не только внушения на срок, но и исполнения мгновенного задания: к примеру, напугать.
– А что такое внушение на срок? – выскочил с вопросом Гроза, опередив Павла, как опережал его всегда и во всем.
– Это значит, что ты даешь задание своему элементалу начать действовать в определенное время, – ответил Трапезников.
Павел только хотел спросить, как он будет знать, что это время наступило, но Гроза успел задать этот вопрос раньше.
– Для этого существуют особые сигнальные слова, – сказал Трапезников. – Ты внушаешь, например, что человек должен на определенный срок забыть некую тайну – совершенно забыть, начисто! – но все вспомнить, услышав слово… ну, к примеру, слово «петух». Если твое внушение подействовало, ты можешь как угодно выведывать эту тайну, хоть, условно говоря, огнем этого беднягу жечь! – и это ему не помешает. Но стоит кому-то чуть слышно шепнуть: «Петух!» – и он откроет глаза.
