«Что за варианты?», – «громко» подумал Белов. «Услышит» ли она его?
Лена услышала…
– Первый – нас убьют. Второй – нас спасут, – шепнула она. – Пятьдесят на пятьдесят. Главное, не делай глупостей. Веди себя тихо!
Миша кивнул. Он будет слушаться. Будет вести себя тихо. Лишь бы выбраться отсюда!
Строй заключенных тем временем вышел на небольшую, припорошенную снегом бетонную площадку, зажатую между двумя длинными бараками без окон.
Миша сморщился. В нос ударила нестерпимая вонь. От тяжелого сладковатого запаха мутило. Ох, святой Ньютон! Да чем же это так смердит?
Белов повернулся, доверившись своему обонянию, и порывисто зажал рот рукой…
У стен бараков громоздились кучи…человеческих тел.
Изломанные, обтянутые кожей скелеты… Мужчины, дети, женщины… В остекленевших глазах покойных застыл страх. Гримасы ужаса исказили лица…
– А-а-а-а! – крик вырвался из легких сам собой. Рядом тут же вырос фашист с автоматом.
– Schweigen (молчать)! – рявкнул немец и ударил Белова прикладом. Мишины ноги подкосились, он начал неуклюже заваливаться на бок.
– Stehen, schwein (Стоять, свинья)! – конвоир схватил Мишу за шиворот, встряхнул, и тут…Белова вырвало прямо на грудь супостата…
Содержимое Мишиного желудка пахло не намного аппетитнее полуразложившихся трупов…
Фашист брезгливо оттолкнул от себя Белова и разразился градом ругательств. Миша поскользнулся, упал и беспомощно растянулся в луже собственной рвоты под дружное гоготание остальных конвоиров. Но этого было недостаточно…
Оскорбленный в лучших чувствах обитатель зоны Омега выхватил из кобуры пистолет. Рывком поставил Мишу на колени.
Холодный металл коснулся лба…
Белов зажмурился.
Последним, что он видел, была ехидная улыбка истинного арийца, да стальной блеск хищных серых глаз…
Это конец. Конец. Конец…
– Р-р-р-рра-а-а! – вместо выстрела раздался крик, полный ужаса и ненависти.
Миша заморгал и попытался отползти в сторону, но не успел. Здоровенный фашист мешком рухнул прямо на него. Из-под лопатки конвоира торчала рукоять кинжала.
Над телом нациста стояла Лена. Стояла, гордо вскинув подбородок и сверкая голубыми, как весеннее небо, глазищами.
– Живи! – громко сказала она Мише, и в ту же секунду короткая автоматная очередь разорвала грудь молодой вожатой.
Лена ничком повалилась на стылую землю. От горячей крови пошел пар…
Белов с воплем «Нет!» бросился к Лене, но его оттолкнули, скрутили и приказали сидеть.
– Нет, нет, нет, нет! Нет!!! – скулил Миша, кусая разбитые в кровь губы. Слезы катились по щекам. Он видел, как один из фашистов ухватил Лену за волосы и оттащил к ближайшей горе трупов…
Больше Миша не видел ничего. Точнее видел, но не воспринимал. Всё вокруг словно слилось в одно черно-серое пятно. Серые бараки, черные фашисты, серо-черные, полосатые заключенные…
«Живи» – сказала она ему. Живи… Но как жить после этого? Как жить?
Белов чувствовал себя тряпичной куклой, лишенной воли, разума, надежды. Он стоял как истукан среди сотни таких же, обреченных на смерть.
Их выстроили в две шеренги и приказали ждать. Заключенные не разговаривали, не смотрели друг на друга – жизнь ушла из них. Теперь они лишь пустая оболочка, отличный материал для экспериментов…
Из небольшого двухэтажного строения к ним вышел кто-то главный. Миша ничего не понимал в знаках отличия. Догадался по солидной шубе, небрежно накинутой на плечи, да по двухметровым телохранителям.
«Главный» – уродливый щуплый тип, с изрытым оспинами лицом, обратился к заключенным на русском языке.
Акцент его был так же страшен, как и он сам:
– Хоспота! Сеходня фам фыпала феликая чиесть! Сеходня фы учафстфофать ф экспиремент гауптштурмфюрер СС доктор Зигмунд Рашер! Исучать фосдейстфие холод на организм. Тот, кто дожить до утра – получать горячий ужин! Удачи, хоспота!
«Главный» пафосно «кинул зигу» и удалился, оставив заключенных на милость морозу и безжалостным надсмотрщикам.
Миша сглотнул. Дожить до утра. Дожить до утра… Он окинул взглядом товарищей по несчастью – все, как один, были босы. Полосатая пижама – единственное, что стояло между ними и холодом…
Белов с грустью подумал о своей куртке, забытой в кабинете Владыки.
Дожить до утра…
Охрана менялась каждый час. По крайне мере казалось, что это был час. Может меньше, может больше. Миша потерял ощущение времени вместе с надеждой на спасение.
Дожить до утра… Дожить…
Один из полосатых скелетов взвыл и его тут же пристрелили, как собаку. Другой упал и забился в судорогах.
Дожить… Дожить до утра…
Заключенные пританцовывали на месте, обхватив себя руками. Миша последовал их примеру и спрятал ладони под мышками. Он представил себе жаркий летний день. Долгий жаркий день в душном Леськином кабинете, когда они на пару выпили шестнадцать бутылок минералки. Не помогло…
Дожить… Дожить…
Еще несколько заключенных «вышли из строя». Семерых расстреляли, восьмой упал и не подавал признаков жизни. Ночь наполнилась воплями, стонами и стрекотом автоматных очередей. Кошмарная, бесконечная ночь…
Дожить… До утра… До утра…
Руки онемели так, что он перестал их чувствовать. Ступни кололо и жгло – первые признаки обморожения. В глазах темнело…
Дожить…
Миша упал на колени.
Дожить до утра…
Стон сорвался с растрескавшихся губ.
– Aufstehen! – ему приказали встать. Щелкнул затвор – плохой звук. Миша попытался подняться, но тело одеревенело. – Aufstehen! – Этот мерзкий голос он будет помнить до самой смерти. – Aufstehen!! – видимо смерть эта наступит через пару-тройку минут…
– Aufste…
– Уиииииуууууу! – густой вой сирены взорвал темноту и заглушил остальные звуки. – Уиииииуууууу! Уиииииууууу!
Миша рухнул на бок. Что там случилось? Не всё ли равно? Резкие команды охранников, топот ног, визги, крики, лай собак, звуки выстрелов… Всё равно…Всё равно… Ему уже всё равно.
– Уииииууууууу! Alarm! Alarm!
Веки отяжелели. Клонило в сон, и сопротивляться не доставало сил.
Смерть звала его, и он готов был пойти к ней навстречу…
Перед тем, как провалиться в темноту, Миша увидел, что совсем рядом мелькнуло подозрительно знакомое желтое пятно…
Глава двадцать восьмая. Лирическая
Прикосновения… Лёгкие… Нежные, как крылья бабочки. Запах… Знакомый запах… Тонкий цветочный аромат с нотками бергамота. Он сам подарил Сазоновой эту туалетную воду на день рождения, с тех пор она пользовалась только ей. Голос…
