– Скучаю. Я скучаю по раннему снегу на исходе лета… Снег налипал на сапоги Сефи, когда я нес ее на плечах посмотреть на Нидхёгга, проламывающего весенний лед.
В древнескандинавских верованиях Нидхёггом звали дракона, который жил под мировым древом и целыми днями грыз корни Иггдрасиля. Множество черных племен верит, что весной он поднимается со дна глубокого моря, чтобы разбить лед и проложить путь для кораблей. В его честь они топят преступников в праздничный день Остара – первый день весеннего света, дабы великий змей попировал вволю.
– Я послал друзей в Страну льдов и на Шпили, попросил рассказать их все, что сам узнал от тебя. Пусть моему народу станет известно, что их боги – фальшивка. Мои соплеменники влачат рабскую жизнь, но скоро мы освободим их, и тогда они услышат песнь Эо.
Песнь Эо… Сейчас она кажется мне такой слабенькой и простоватой.
– Я больше не чувствую ее, Рагнар, – тихо произношу я, глядя на оранжевых и алых, суетящихся вокруг штурмовика и украдкой поглядывающих на нас. – Знаю, они думают, что я – связующее звено между ними и Эо, но я потерял ее во тьме. Раньше я думал, что она наблюдает за мной, говорил с ней, а сейчас… Сейчас она стала чужой, – грустно опускаю голову я. – Я так перед ними виноват, Рагнар! Если бы меня не обуяла гордыня, то я прочел бы знаки судьбы и Фичнер с Лорном остались бы в живых.
– Думаешь, тебе известны пути судьбы? – смеется над моим высокомерием Рагнар. – Откуда ты знаешь, что случилось бы, если бы они не погибли?
– Я знаю, что не смогу стать тем, кто нужен людям.
– А как ты узнаешь, кто им нужен, – хмурится Рагнар, – если ты боишься их? Если даже смотреть на них не можешь? – спрашивает он, но я не знаю, что ответить. – Пойдем со мной! – Он резко встает и протягивает мне руку.
* * *
В здании госпиталя когда-то находилась столовая. Теперь все помещение заставлено каталками и койками, повсюду слышатся кашель и перешептывания. Алые, розовые и желтые медсестры в желтой униформе снуют между пациентами. В дальнем углу зала – ожоговое отделение, отделенное пластиковой ширмой. За ширмой кричит женщина, отбиваясь от медбрата, который пытается сделать ей укол. За ширму вбегают еще двое санитаров, чтобы удержать ее.
Меня охватывает стерильная печаль этого места. На полу – ни запекшейся крови, ни красных потеков… А причина страданий этих людей – мой побег с Аттики. Даже имея в своем распоряжении такого гениального ваятеля, как Микки, мы не сумеем помочь всем пострадавшим. Раненые смотрят в каменный потолок, мучаясь мыслями о будущем. Здесь царит дух потерянности и сомнения. Это результат травмы, но не физической. Вся боль – от сломанной жизни и утраченных надежд.
Мне хочется уйти отсюда, но Рагнар подвозит мое кресло к краю больничной койки. Лежащий на ней молодой человек сразу заметил меня. Короткие волосы, пухлое лицо, выступающая нижняя челюсть. Глядит на меня с интересом и недоверием.
– Как оно? – спрашиваю я, припоминая сленг проходчиков.
– Танцую, пока танцуется, сечешь? – пожимает плечами он.
– Секу, – киваю я, протягивая ему руку. – Дэрроу… из Ликоса.
– Мы в курсе, – отзывается он и пытается пожать мне руку, но у него такая маленькая ладонь, что это физически невозможно, и он смеется над возникшей заминкой. – Ванно с Кароса.
– Ночная или дневная?
– Дневная, ясное дело! Я что, похож на опухшего ночного?
– Ну теперь разве разберешь…
– И то правда. Я из Омикрона. Третий бурильщик, вторая линия.
– Так вот через чьи завалы мне приходилось пробираться!
– Ох уж эти проходчики! – ухмыляется Ванно. – Вечно ищут что-то под ногами! – машет он рукой и заразительно смеется. – Надо уже научить вас смотреть вперед! Больно было? – Он глядит на мои руки.
Сначала мне кажется, что он спрашивает о пытках Шакала. Потом понимаю, что Ванно заинтересовали знаки на моих руках. Вообще-то, я пытался спрятать их под длинными рукавами свитера, но теперь, наоборот, закатываю рукава повыше.
– Да уж, охренеть можно. – Ванно осторожно дотрагивается до знаков пальцем.
Оглядываюсь вокруг и внезапно осознаю, что смотрит на меня не только Ванно, а все, кто находится в госпитале. Даже в дальнем конце зала, в ожоговом отделении, алые привстают на койках, чтобы получше меня разглядеть. Они не замечают моего страха – видят только то, что хотят видеть. Поворачиваюсь к Рагнару, но он оживленно разговаривает с одной из раненых. Холидей! Серая кивает мне. Ее лицо хранит скорбное выражение после смерти брата. На тумбочке рядом с койкой лежит его пистолет, у стены стоит винтовка. Во время спасательной операции Сынам удалось забрать его тело, так что теперь его можно будет похоронить по-человечески.
– Было ли больно? – переспрашиваю я. – Ну ты представь себе, Ванно, что падаешь внутрь агрегата. Медленно, сантиметр за сантиметром. Сначала с тебя снимают кожу, потом лишают плоти, потом – костей. И все, делов-то!
Ванно присвистывает и смотрит вниз, туда, где у него когда-то были ноги. Смотрит устало, чуть ли не со скукой, а потом произносит:
– А я не успел ничего почувствовать. Биоскафандр резко изменил гидравлику, и одна просто отвалилась. – Он кивает Рагнару и со свистом вдыхает через стиснутые зубы. – Ну ладно, хоть «хозяйство» при мне осталось…
– Спроси его, Ванно, ну давай! – подзуживает мужчина с соседней койки.
– Да отвали ты, – вздыхает Ванно. – Слушай, парни тут интересуются… А тебе его оставили как было?
– Кого – его?
– Ну его. – Он многозначительно смотрит мне в пах. – Или… понимаешь… увеличили согласно пропорциям?
– Ты правда хочешь это знать?
– Только не подумай, ничего личного! Но я уже ставку сделал…
– Что ж, – с серьезным лицом подаюсь вперед я, Ванно и его товарищи по несчастью следуют моему примеру, – если ты и правда хочешь это знать, пойди да спроси у своей мамаши!
Ванно пристально смотрит на меня, а потом просто взрывается хохотом. Другие раненые тоже смеются и начинают пересказывать мои слова тем, кто лежит слишком далеко и не расслышал. Всего несколько секунд – и удушающая стерильность сменяется весельем и сальными шуточками, шепот вдруг кажется неуместным. Настроение совсем другое, я чувствую прилив сил. Какие чудеса может сотворить одна удачная шутка! Мне больше не хочется убежать прочь, скрыться от изучающих взглядов. Я еду на кресле между коек все дальше от Рагнара, перекидываюсь с каждым из раненых парой-тройкой фраз, благодарю их, спрашиваю, откуда они родом и пытаюсь запомнить имена. Хвала Юпитеру, память у меня отменная! Забудешь имя, и человек простит тебя. Вспомнишь имя в нужный момент, и он станет защищать тебя до последнего вздоха.
Большинство обращается ко мне «сэр» или «Жнец». Ответить бы, что для них я – просто Дэрроу! Однако между вождем и подчиненными должна быть дистанция. Субординация необходима. Да, я смеюсь вместе с ними, да, они помогают исцелить мою израненную душу, но они мне не друзья. До поры до времени мы не можем позволить себе такой роскоши. Сейчас все они – мои солдаты. И я нужен им так же, как они мне. Я Жнец! Хорошо, что Рагнар напомнил мне об этом. Великан одаряет меня широкой улыбкой, ему радостно видеть, что я снова улыбаюсь и смеюсь вместе с солдатами. Я никогда не был в полной мере ни бойцом, ни балагуром, ни одиноким островом посреди бушующего моря. Во мне нет той цельности, что была у Лорна. Я лишь играл роль, а на самом деле всегда сильно зависел от окружающих, без них моя душа будто раскалывалась на части. Ощущаю, как во мне нарастает сила, которой я так давно лишился. Дело не в том, что алые любят меня, – они в меня верят! Мои солдаты в училище видели перед собой маску, фальшивую личину. Я носил ее на службе у Августуса, и вот она сорвана! Возможно, Ликос уже не вернуть, возможно, Сыны на грани истребления и мне не суждено услышать зов Эо, увидеть Виргинию. Но по капле, по слезинке возрождается моя душа, и наконец-то я понимаю, что вернулся домой!
