Бо́льшая часть экипировки утеряна. В футлярах не хватает нескольких комплектов оптики, оружие пропало, кое-какие вещи разбросало по горам, когда корабль развалился и из грузового отсека все выпало. Остальное либо уничтожено черными, либо поломалось во время кораблекрушения. Мне не удается найти ничего, кроме антенны от передатчика и интеркома.
По мнению Рагнара, Кассий и выжившие воины его отряда – около пятнадцати человек – покинули корабль за несколько часов до нашего появления и забрали с собой все, что могли унести. Пожиратели напали на корабль сразу после крушения, иначе Кассий не оставил бы других золотых на верную погибель. Мустанг считает, что он прав, особенно когда обнаруживает нескольких мертвых пожирателей рядом с кабиной пилотов: значит, Кассий и его люди отбивались от них при отступлении. Трупы уже запорошило снегом. Мы выкидываем тела посвежее за борт: вдруг сюда придет кто-нибудь пострашнее пожирателей.
Обшарив весь корабль в поисках припасов, мы с Виргинией и Холидей блокируем входы в наш отсек, запечатывая двери с помощью сварочных аппаратов, обнаруженных в подсобке. Кассий забрал с собой оружие и зимнюю экипировку, но вода в цистерне еще не замерзла, да и еды тут полно.
В нашем укрытии довольно уютно. Благодаря изоляции удается нагреть помещение теплом собственных тел. Свет двух аварийных ламп янтарного цвета окрашивает все вокруг в мягкие оранжевые тона. Холидей находит резервный генератор и электроплитку и закатывает настоящий пир – готовит пасту с соусом маринара и сосисками. Мы с Рагнаром прокладываем курс к Шпилям, а Мустанг разбирает провиант и набивает тем, что уцелело, военные рюкзаки, которые нашла в кладовке.
Холидей ставит передо мной и Рагнаром тарелки с пастой, и я тут же обжигаю язык, лишь теперь понимая, что чертовски проголодался. Рагнар пихает меня в бок и молча указывает взглядом на то, как Холидей подает тарелку Виргинии, кивает и отходит в сторону. Мустанг с трудом сдерживает улыбку. Мы вчетвером едим в полной тишине, нарушаемой лишь звоном вилок. За окном завывает ветер, скрипят перекрытия корабля. Перед крошечными иллюминаторами скапливаются серые сугробы, но мы выходим, лишь убедившись, что какие-то странные существа уже забрали выкинутые для них трупы.
– Каково это – провести детство в таком месте? – спрашивает Мустанг у Рагнара.
Она сидит, прислонившись спиной к стене и скрестив ноги по-турецки. Я расположился неподалеку от нее на матрасе, который притащил Рагнар, и доедаю третью порцию пасты. Нас с Виргинией разделяет только лежащий на полу рюкзак.
– Это мой дом. Больше я нигде не бывал.
– Но теперь-то ты многое видел!
– Похоже на детскую площадку, – с нежностью улыбается он. – Мир вне дома такой огромный, но при этом такой тесный. Люди замуровывают себя в коробках. Сидят в четырех стенах – за столами, в машинах, на кораблях. А наш мир маленький, но безграничный… – начинает рассказывать Рагнар и вскоре так увлекается, что его уже не остановить.
Сначала он говорит медленно и неуверенно, но потом понимает, что мы внимательно и с интересом слушаем его. Оказывается, в детстве Рагни обожал купаться в проруби, был очень застенчив и медлителен, тощ и неуклюж. Когда его побил кто-то из мальчишек, мать впервые взяла его полетать на грифоне и велела держаться за нее, объяснив, что именно его руки и сила воли не дадут ему упасть.
– Она взлетала все выше и выше, пока воздух не стал разреженным и я не продрог до костей. Она ждала, что я разожму руки, устану. Вот только мать не заметила, что я связал запястья вместе, чтобы не упасть. В тот раз я подошел ближе всего к Великой матери-смерти.
Его мать Алия Воларус, Снежная Воробьиха, легендарная личность среди черных, была известна своим глубоким почтением к богам. Дочь кочевника, она стала королевой Шпилей, вознеслась на самый верх и была признана правительницей всех кланов. Она настолько предана ауреям, что, получив власть, в благодарность за это отдала им в услужение четверых своих детей и оставила с собой лишь одну дочь Сефи.
– Она похожа на моего отца, – тихо произносит Мустанг.
– Бедные засранцы, – бормочет Холидей. – Моя вот мама пекла мне печенье и учила курицу ощипывать.
– А отец? – спрашиваю я.
– Та еще сволочь, – пожимает плечами она. – История банальна до неприличия: по семье в каждом порту, как и положено легионеру. Мне достались его глаза, а Триггу – мамины.
– А я никогда не знал моего первого отца, – говорит Рагнар, имея в виду своего биологического родителя.
Черные женщины полигамны, они могут иметь семь детей от семерых разных мужчин. Те же обязаны защищать все потомство.
– Он стал рабом еще до моего рождения. Мать никогда не произносила его имени вслух. Я даже не знаю, жив ли он…
– Это можно узнать, – заверяет его Мустанг, – надо пробить его по базе данных Бюро стандартов. Выяснить, что с ним произошло, непросто, но возможно. Если ты, конечно, хочешь.
– Да. Я хотел бы знать, – медленно кивает он, ошеломленный этим неожиданным предложением.
Холидей смотрит на Мустанг уже совсем не так, как перед отлетом с Фобоса, и меня поражает, насколько легко мы четверо, представители разных миров, находим общий язык.
– С твоим отцом все ясно. А что у тебя за мама? Выглядит она фригидной…
– Это моя мачеха. Ей на меня плевать. Ее всегда интересовал только Адриус. Моя мама умерла, когда я была маленькой. Она была доброй, веселой и… и очень грустной.
– Почему? – не отстает от нее Холидей.
– Холидей…
Всеми силами пытаюсь свернуть этот разговор. Я никогда не спрашивал Виргинию о ее матери, а сама она не рассказывала. Как будто эта тема хранилась в маленькой шкатулке в самой глубине ее души и о ней строго-настрого запрещалось говорить. Однако сегодня Мустанг решила сделать исключение.
– Все в порядке, Дэрроу, – успокаивает меня она, подтягивает коленки к подбородку и рассказывает: – Когда мне было шесть лет, мама снова забеременела. Оказалось, она ждет девочку. Врач пришел к выводу, что при родах возможны осложнения, и порекомендовал ей пройти курс лечения. Но отец заявил: если ребенок не способен сам появиться на свет, он не заслуживает жизни. Мы умеем летать к далеким звездам, изменять ландшафт планет, однако по решению отца моей сестре суждено было умереть в утробе матери.
– Какого хрена?! – бормочет Холидей. – Сделали бы ей клеточную терапию! У вас же куча денег…
– Надо сохранять чистоту породы, – поясняет Мустанг.
– Но это безумие!
– Вот такая у меня семья. Мама так и не оправилась. Она то и дело начинала плакать ни с того ни с сего. Все время смотрела в окно. А потом как-то вечером пошла прогуляться по Карагмору – эта усадьба была свадебным подарком отца. Он в тот день уехал по делам в Эгею. Домой мама не вернулась… ее нашли на камнях около утеса. Отец сказал мне, что она оступилась. Думаю, если бы он был жив, то и сейчас утверждал бы то же самое…
