Все, что осталось у юной Ящеры, – так это упрямство. И трепещущий огонек впереди, каковой она и выбрала своей новой целью. Шажок за шажком, один бок вперед, потом другой, одна ножка, другая.
Караульные как раз собирались выкатить из углей костра запеченную там репу, когда на тропке послышался шорох и деловитое пыхтение.
– Лиса, что ли? – приподнялся старший дозора.
Ряба и Вторуша остались на корточках у огня, особого рвения к службе не проявляя.
– Что еще за бродяжка? – удивился старший, сделав пару шагов от костра. Затем наступила тишина.
– Да выкатывай же! – поторопил Ряба, поднял глаза на друга и… Обнаружил перед собой его гранитное изваяние. – Что еще за ерунда?
Он повернулся за старшим. Но вместо него совсем рядом стояла девушка с покрытым темными чешуйками лицом. Она чуть наклонила голову и внимательно посмотрела караульному в глаза…
Таков и был простенький план Ящеры. Сперва привлечь внимание, а затем поймать взгляд караульного, что находится дальше всех, затем второго и ближнего. Не зная, что происходит за спиной, никто из ближних не встревожится. Ошибка получилась совсем маленькой – второй воин никак не хотел смотреть в ее сторону. Но тревогу он все равно поднять не успел.
Отвернувшись от окаменевших славян, дочь прародительницы скифов встала перед изваянием великого Орея, сына Макоши. Полюбовалась, коснулась пальцами рук, лица, губ. Затем вернулась к костру. Открыла трутницу, подула на тлеющие там искорки, вдыхая в них жизнь, нашептала заклинание возрождения и высыпала все содержимое в костер. Немного выждала, провела ладонью через пламя.
Ожога не случилось. Значит, от привнесенных искорок огонь стал священным.
– К тебе обращаюсь, всемогущая богиня Табити, праматерь скифов и повелительница степей! К тебе, хранительница священного огня и кладезь мудрости! – зажмурившись и склонив голову, вознесла молитву девушка. – Тебя молю, любимая моя матушка! Явись и помоги!
Ящера опрокинула в костер второй горшочек, масло моментально полыхнуло, взвилось ярким ревущим пламенем. Из него выкатилась змееногая богиня, на миг замерла перед каменным Ореем. Паренек вдруг опал и закашлялся, Табити тут же сгребла его за шиворот и уволокла в огонь. Колченогая дочь проковыляла следом. Еще через пару мгновений пламя опало. В кострище после выгоревшего масла осталась только горка алых углей, а вокруг – три каменные скульптуры тончайшей работы…
* * *
Великая Макошь, накинув поверх плотного тяжелого платья с бобровой оторочкой еще и соболью мантию, пересчитывала на леднике лыковые коробы с копчеными лещами.
Лещ, известное дело – рыба костлявая, не для пиршественного стола. Однако – крупная, мясистая, сладкая. Дал одну дозорному или лесорубу – и тот весь день сыт. К тому же лещ обильно попадался в верши, ставни, бредни сварожичей, и потому его охотно вялили и коптили во всех славянских пределах от Каменного пояса Уральских гор и до самого западного океана.
Вяленый лещ, понятно, хранился лучше. Кинул в любое сухое место, и бери потом в любой миг, как понадобится. Зато копченый в употреблении удобнее – считай, готовая еда. Бери и кушай. Разваривать полдня, как сушеную рыбу, не надобно. Ну, или грызть с большой голодухи, обильно запивая.
Богиня богатства, правительница центра мира, премудрая и всемогущая Макошь могла позволить себе в стольной Вологде обширные ледники. И потому большую часть рыбы заготавливала копченой.
– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Двадцать рядов на слободу бондарей хватит, дабы на ерунду зимой не отвлекались, – остановилась хозяйка города. – Надобно еще три поставить, и сию кладовую можно до Покрова, до первого снега, запирать. Потом, на первые заморозки, мяса какого-нибудь добавлю, дабы стол не таким однообразным казался. Так, а в кулях что такое?
Богиня развернула горловину сплетенного из камышовых стеблей мешка, и ее глаза округлились:
– Сушеные грибы?! Какого лешего они тут на леднике делают?! Да еще целых пять кулей! Кто у меня за все это отвечает? Сивереля? Ну, сейчас…
– Великая, к тебе гость явился. – Голос маленькой вострухи прозвучал в холодном воздухе ледника еще до того, как появилась сама старушка.
– Недосуг, я занята!
– Великий Световид, матушка Макошь.
Богиня замерла. Пошевелила пальцами, поджала на миг губы и выдохнула:
– Угощение уважительное ему поднесите. Скажите, я тороплюсь и скоро буду.
Ради нежданного гостя великая Макошь переоделась из обычного теплого платья в редкостное кашемировое – подаренное любознательным Стрибогом, богом ветров и вечным добровольным скитальцем. Коричневую ткань продергивали серебряные и золотые нити, в нескольких местах на одеянии сверкали яхонты, плечи закрывали золотые пластины – что все вместе создавало изумительную красоту. Свой наряд богиня дополнила двумя заколками с крупными красными самоцветами и платком из совершенно прозрачного, невесомого шелка – тоже Стрибогова подношения.
Когда хозяйка вошла в тронную палату, ее знатный гость в окружении трех служанок угощался хмельным медом. Одна из девок держала миску с мочеными яблоками, вторая – миску с мелко порезанным, тушеным мясом, третья – еще один, полный ковш меда.
Световид был сед, лохмат, имел отвисшие щеки и морщинистое лицо. Да и само тело его было каким-то обвислым, сгорбленным. Похоже, сварожич совершенно перестал следить за собой. А когда бог перестает создавать свой облик силой воли – внешний вид начинает творить его плоть. Плоть же богов стара, как горы. Макошь помнила Световида бодрым добродушным толстячком, а теперь видела перед собой усталого хмельного старца.
– Хорошего тебе дня, дядюшка, – склонилась женщина перед гостем.
– Надеюсь, для тебя он станет таким же, племянница. – Старик поцокал языком. – А ты хороша, хороша! Завсегда красотой неземною поражала. И как наш Волос неуклюжий в жены тебя исхитрился заманить, ума не приложу!
– Ты все равно был уже женат, дядюшка. – Правительница Вологды взяла ковш из рук служанки. Девушка вышла, а ее место тотчас заняла другая, с полным корцом. – Я рада видеть тебя, дядюшка Световид! Как же давно, как давно мы не встречались!
– Хочешь узнать, зачем меня, незваного, к тебе принесло? – рассмеялся старик. – Не бойся, у мужа отбивать не стану. Слухи ходили, что ищешь ты новоявленного бога войны нашего, Одина именем. Ворожбой занимаешься, расспросами, вестников шлешь. Так вот, мальчик сей у меня в Смоленске объявился, можешь его более не искать.
– Точно он?! – переспросила богиня.
– Трудно перепутать, племянница. На полутора десятках кораблей объявился, вся свита в золоте и оружии лучшем, по городу разбрелись, победами хвастаются, богатством и трофеями, умы юные смущают, все запасы меда хмельного со всех погребов выгребли. Хочешь – верь, хочешь – нет, по топору гранитному за три бочки предлагают! Топор гранитный – ему ведь сносу нет! Как бронзовый не тупится, как кремниевый не колется, как железный не мнется, его после каждого дерева сваленного выправлять не надобно. Кто же супротив соблазна такого устоит? Вестимо, останется в сем году Смоленск без меда. Увезут весь, до последней капли.
