Макошь еще раз, мельком, заглянула в миску, потом отступила к полкам, пробежала пальцами по коробам, сняла один.
– Молочные зубки, кровь детская, кровь взрослая, волосы, пот… Вот он, милый, наш первый детский след!
Великая Макошь достала свернутую из бересты берендейку размером с большой палец, сунула лыковый короб обратно, стала перебирать сокровища дальше:
– Клык волчий, разрыв-трава, полынь горькая, жабий пот, корень можжевельника. И да, конечно, прядь волос нашей любвеобильной Репушки. Вот и пригодились!
Богиня вытащила одну из жаровень на середину комнаты, набросала из корзинки несколько угольков, плеснула на них чуток топленого утиного жира, открыла трутницу, раздула хранящиеся там искорки, от одной запалила тонкую берестяную полоску, перенесла пламя на угли. Подождала, пока они разгорятся, добавила кусочек жира нетопленого и вытянула руку, накрывая ладонью струйку взметнувшегося с треском дыма:
– Заклинаю волей материнской, корнем Свароговым, землей отчей, небом детским, водой родниковой, светом чистым! Ты проснись, очнись, душа Ореева, скинь наветы черные, скинь путы колдовские, скинь мороки черные! Ты, разрыв-трава, разорви чары любовные! Ты, клык волчий, порви облик ложный, на деву-Репу похожий, ты полынь-трава, горькотой своей пробуди взор истинный Орея-молодца! Ты, жабий пот, теки к ведьме, порчу наведшей, отрави ее ядом болотным! Ты, можжевельник колючий, награди ее зудом нестерпимым! В том заклинаю и повелеваю волею своею я, всесильная богиня Макошь!
По мере начитки заклятия чародейка все добавляла и добавляла на жаровню заготовленные составляющие. Они трещали, обугливались, загорались и превращались в дым, клубящийся под потолком.
– На ветрах быстрых, в небесах чистых, через леса и реки ты лети, слово мое материнское, лети, дым очищающий, юношу пробуждающий. Лети, дым целительный, ищи кровинушку мою ненаглядную, ищи Орея-молодца, ищи по следу его первому, путь его долгий начавшему…
Богиня положила на угли берендейку с собранным когда-то первым следом своего ребенка, а когда береста полыхнула – открыла одно из окошек. Собравшийся дым развернулся в тонкую сизую струйку и скользнул на свободу.
– Два заговора, – пробормотала великая Макошь. – На дым и на след. Найдет сына отчитка. Обязательно найдет.
* * *
Тяжело дышащая Ящера с трудом сдержала крик от горячей волны разлившегося по телу наслаждения. Дала себе несколько мгновений отдыха, потом откатилась в сторону и перебралась Орею за голову, приподняла ее, уложив себе на колени. Тихо предупредила:
– Не оборачивайся… – и сняла с его глаз повязку, удержала за щеки, не давая повернуться. Потом нащупала и крепко сжала ладонь юноши. – Смотри на море. Она еще здесь, твоя ладушка. Думай о ней, только о ней. Ей здесь нравится. Ты прискачешь сюда с нею еще не один раз. И вам будет так же хорошо, как сейчас.
Девушка дала сварожичу еще немного побыть в ложном одиночестве, потом осторожно отодвинулась, поднялась и оделась. Выпрямилась на краю обрыва, наблюдая, как приходящие из-за горизонта пенные волны разбиваются вдребезги о скалы далеко внизу. В лицо богини дул бодрящий ветер, поющий о бурях и просторах, остро пахла покрывающая обрыв полынь. Во всем этом была какая-то своя, суровая красота. Но вовсе не такая великая, как этого ожидала наследница Табити, судя по рассказам подруг. Похоже, всем им нравилось в поездках на самый дальний мыс что-то другое… Сама же Ящера оказалась здесь впервые.
Девушка ощутила спиной тепло и повернулась:
– Орей, я хочу домой!
– Ты слишком легко оделась для такого места. – Сварожич накинул ей на плечи свою куртку и поднял на плечо. Отнес к стреноженному коню, опустил, затянул подпруги, освободил копыта, поднялся в седло, посадил спутницу перед собой и дал шпоры скакуну.
И опять в лицо ударил ветер, колюче пробираясь под одежду.
– Осень… – зябко прошептала девушка.
Ящера отогрелась только в святилище, у священного огня. Отогрелась, и ей стало неудобно. Сперва сама сманила, что-то наговорила, потом недовольна осталась. Она подумала, поколебалась и отправилась к пологам. Без спросу нырнула к сварожичу, то ли все еще одетому, то ли уже обнаженному по пояс. Но извиняться не стала – подобралась к юноше и положила ладони ему на грудь:
– Ты, наверное, продрог насквозь! – И тут же спохватилась: – Закрой глаза! Не смотри!
Девушка нашла повязку, закрыла ею лицо Орея и стала целовать его шею и ключицы, лаская ладонями живот. Юноша не сопротивлялся, по мере возможностей помогая согревающим стараниям гостьи – целуя ее руки, приглаживая волосы, пытаясь поймать губами покатые плечи.
Как бывало обычно, сняв после любовной схватки повязку, Орей никого в своей светелке не нашел. Перекатившись на середину постели и подбив под голову скомканную овчину, сварожич закрыл глаза, почти сразу провалившись в глубокий сон, – и снова помчался через степь на стремительном скакуне, снова задышал морским воздухом, затем как-то оказался в лодке, но без весла, долго искал шест, который точно должен лежать где-то рядом, но запропастился, а потом…
Потом под своды храма проникла тонкая струйка дыма, опустилась в отгороженную кошмой спаленку и нырнула спящему юноше прямо в нос.
– А-а-а!!! – Орей закашлялся, просыпаясь, выпучил глаза и захрипел, в то время как пред глазами мелькали, сливаясь в невыносимую мешанину, образы Репы и Вологды, Ящеры и Макоши. Легкие резануло болью, а голову словно пронзила холодная игла, рот наполнился невыносимой горечью.
Сварожич выкатился со своего жилища, во всю силу захрипел:
– Ящера!!! Ящера, воск и воду!
По счастью, объяснять ничего не пришлось. Обладающая даром, хорошо знающая колдовство дщерь столь же мудрой и опытной богини, Ящера понимала, зачем нужны воск и вода. Самый быстрый и простой способ избавиться от порчи – это вылить ее через воск. Поэтому к священному огню девушка выбралась уже с медным ковшиком, сунула его в пламя. Почти сразу прикатилась и всемогущая Табити, опустила перед гостем котелок с водой.
Орей встал на колени, глядя перед собой, Ящера пустила из ковша струйку воска. Юноша вперился в нее взглядом, а затем сделал в нее же плавный, спокойный выдох. Струйка задрожала, а сварожич, размякнув, свалился на бок.
– Орей, ты жив?! – встревожилась девушка.
– Теперь да, – пробормотал юноша. – Но это оказалось таким сильным. На подобную мощь способна только моя матушка. И я ощутил ее присутствие в сем сглазе.
– Ага… – Убедившись, что гость цел, хозяйка степей торопливо достала из воды отливку, перевернула. Смытая порча оставляет на воске свой след, и ее бывает несложно определить.
– Срамной уд, – сразу хмыкнула Ящера. – Больной? Щели какие-то, ежик. Глаза лягушачьи.
– Порча любовная, – перевела ее догадки на обычную речь праматерь скифов. – Проще говоря, обычный, но очень злой и сильный отворот. Из тебя любовь к некой девице выбить зело хотели, добрый молодец. Как полагаешь, к какой?
