Любимые вещи Софи:
Мамочка, жевательная резинка, пляж, пение с мамой и папой, венки из маргариток, папа.
Папины любимые вещи:
Софи и мамочка.
У Энди заныло сердце, когда она перечитывала первую страницу дневника Софи, написанную в девятилетнем возрасте. Каким уютным и безопасным тогда казался ее маленький мир! И какой жуткий контраст с тем, что происходит теперь!
Что бы ни происходило.
Почему, ну почему она не выходит на связь? Кто или что ей мешает? И если она не хотела возвращаться домой, то почему тогда не взяла свой дневник? Сердилась на мать за то, что она умерла? Или стыдилась, что кто-то другой может увидеть его?
Энди привезла домой копию дневника, чтобы изучить его без рабочей суматохи. Ее мать с Алайной смотрели телевизор в соседней комнате. Морин не хотела говорить о том, как на нее повлияло исчезновение четырнадцатилетней девушки, и Энди не собиралась настаивать; лучше всего было сосредоточиться на Софи и постараться не дать собственным чувствам встать на пути здравого смысла.
Удавалось ли ей это? Как часто она представляла на месте Софи Пенни или своего отца на месте Гэвина? Чаще, чем ей хотелось бы признать.
Но могло ли это повлиять на ее рассудок или исказить ее интуицию? Она так не думала, но кто знает?
Перелистывая дневник, она делала паузы и рассматривала фотографии, вставленные в старомодные бумажные уголки. На большинстве из них были изображены родители Софи, выступавшие на сцене. Длинные, волнистые светлые волосы ее матери иногда были заплетены в косы или собраны в «конский хвост»; отец щеголял в разных шляпах, подтяжках и какое-то время носил бороду. Они называли себя «Весельчаками», и, судя по радостным улыбкам и почти постоянному смеху, название оказалось удачным. На некоторых страницах встречались приклеенные сухие цветы с названиями, аккуратно выписанными внизу: колокольчик из Мэррин-Вуд, примула из нашего сада; такой же ландыш, как в мамином букете, когда она выходила замуж. Там были билеты на особые мероприятия: поездку на паровозе, путешествие на речном теплоходе, посещение рождественского грота в Лонглите, визит в детский зоопарк и множество других, включая разные комические выступления, которые устраивали ее родители. Но больше всего Энди тронули фотографии Софи: малышка выглядывала из лоскутной колыбели на руках у матери, каталась на плечах отца, спала со своей тряпичной куклой (Софи 5 лет, Амелии 3 года).
Почему она не взяла с собой тряпичную куклу?
Потому что собиралась вернуться?
Потому что это казалось бы ребячеством?
В дневнике было несколько юбилейных снимков Софи, задувающей свечи на день рождения и открывающей подарки, но еще больше – когда она принимала участие в выступлениях родителей. На первой из них крошечная девочка едва доходила до колена своему отцу. Энди не могла удержаться от улыбки при виде ее миловидного лица, сиявшего от гордости; она явно испытывала восторг, стоя на сцене с собственным микрофоном и изо всех сил стараясь попадать в такт музыке.
В дневнике были и ее стихотворения:
Мои папа с мамой здорово поют,
Часто выступают, денег не берут.
Они пишут песни, лучше песен нет,
Скоро их узнает
Целый белый свет.
У мамы голубые глаза, а у папы карие,
А у Софи – ни то ни се.
Энди могла представить себе детский смех, несомненно сопровождавший глупые рифмы и маленький рисунок рядом со стихами.
Листая страницы, она обнаружила много записей о повседневной жизни.
«Встала, пошла в школу, была на уроке пения, вернулась домой. Встала, папа приготовил омлет на завтрак, мама отвела меня в школу, моя лучшая подруга Милли пришла к чаю. Мама случайно наткнулась на женщину в магазине и разбросала ее покупки. У мамы болела голова, поэтому я пела вместе с папой. Все сказали, что получилось очень хорошо; вот бы мама видела нас! Папа говорит, что ему нравится петь со мной. Сегодня мамин день рождения. Папа подарил ей цветы, а я ожерелье, купленное на карманные деньги. Она сказала, что это ее любимое ожерелье и теперь она всегда будет носить его. Мы с папой получили массу аплодисментов в «Понтине», и папа даже плакал от радости. Жаль, что мамы не было с нами. Мамочка снова нездорова; пусть ей поскорее станет лучше».
Приближалась дата смерти Джилли Монро, и Энди решила прекратить чтение, поскольку безуспешные попытки Софи понять, что происходит с ее матерью, уже глубоко разбередили ее душу.
«Мама говорит, что я должна быть храброй, потому что она недолго пробудет с нами. Я не хочу, чтобы она уходила. Пожалуйста, Иисус, не забирай мою мамочку. Я обещаю каждое воскресенье ходить в церковь и молиться каждый вечер перед сном».
Закрыв бумаги, Энди положила их на соседний стул и потянулась к бокалу вина. Грусть ошеломляла ее, когда она думала о том, как Софи из-за одиночества и отчаяния в конце концов перенесла свое доверие и привязанность с родителей, которые так трагично и безвинно подвели ее, на Томаша Сикору – другого певца, другого мужчину, на которого она смотрела внизу вверх и которого явно считала воплощением доброты и надежности. Ближе к концу дневника его имя встречалось все чаще, заключенное в переплетенные сердца, или же оно было написано рядом с ее именем как часть игры «любит или не любит». Даже когда Софи писала о других мужчинах или мальчиках, она постоянно сравнивала их с Сикорой, и он почти всегда одерживал победу.
«Сегодня вечером видела Томаша. Я просто без ума от него.
Хочу от Томаша ребенка.
Я правда, правда люблю Томаша и знаю, что он любит меня.
Собираюсь признаться Т. в своих чувствах. Знаю, он скажет, что я слишком молода, но не понимаю, при чем тут возраст.
Хочется убежать с ним, чтобы мы были вместе и мне бы не приходилось цапаться с ЗПМ».
Могла ли Софи уговорить его забрать ее с собой? Энди даже рассматривала вариант, что она принудила его к этому с помощью шантажа, хотя такая версия вызывала большие сомнения. Скорее, думала она, Сикора и Перкинс искусно обхаживали ее и позволяли считать себя добрыми друзьями, в то время как на самом деле их намерения…
Энди посмотрела на свою мать, которая вошла в комнату, и спросила:
– Ты хочешь лечь спать?
– Через минуту, – ответила Морин. – Но сначала хочу убедиться, что ты поешь.
Энди улыбнулась.
– Мама есть мама, – шутливо заметила она, но Морин оставалась серьезной.
– Я знаю, что ты мучаешься из-за этого дела, – сказала она и выразительно посмотрела на дневник. – Ты должна найти способ и попытаться прекратить это.
– Со мной все будет в порядке, – заверила Энди. – Но мне показалось, ты не хотела говорить об этом.
– Эгоистично с моей стороны, ведь мы обе знаем, что ты считаешь, будто успешные поиски Софи в каком-то смысле помогут тебе найти Пенни. Но так не бывает.
