– Вот вы все про космос да про космос, – вмешалась Ариса Люжная, блестя слегка разъезжающимися глазами. – Мол, где-то там, в какой-то там тридевятой системе, в тридесятой подсистеме… А у меня прямо тут тайна! Прямо тут! – она стукнула по полу ногой в черной туфле. – Вон вас сколько тут собралось, специалистов всяких… и маги, и полицейские… Может, попробуете разобраться? Тогда я и деньги за выпивку брать не буду!
– А в чем дело-то? – насторожился Хабибрахманов. – У вас есть какое-то заявление?
– Заявления у меня нет, у меня тайна есть, – ответила тавернщица и перевела взгляд на капитана. – Ты вот хорошо пожелал, Линс, насчет настойки, чтобы она не переводилась… Но тут такое творится, такое творится! Ужас!
– Вы можете конкретно изложить проблему? – деловито спросил Шерлок Тумберг.
– Могу! – размашисто кивнула Ариса Люжная, налила себе полстаканчика и выпила залпом.
Отдышалась – и приглушенным голосом начала излагать свою таинственную историю, обводя затаивших дыхание слушателей скорбным взглядом.
Случилось это, по ее словам, в начале года, одним вьюжным холодным вечером. Из-за густейшего снегопада многие прибывшие пассажиры не рискнули добираться до столицы, поэтому все питейные заведения космопорта были переполнены. Таверна «Три пексаря», конечно же, не составляла исключения. Кроме прибывшего на Боагенго разношерстного люда, там пережидали разгул стихии и закончившие смену портовые работники. Среди них – докер Вольдемар Пуринашвили, личность, известная в своем кругу пристрастием к алкоголесодержащим напиткам и непредсказуемым поступкам, вызванным этим самым пристрастием. Собственно, в тот ненастный вечер Пуринашвили уже не являлся докером космопорта «Зааха» – завершившаяся рабочая смена была финальным этапом отработки после написанного им заявление об увольнении по собственному желанию. И он это увольнение отмечал вместе с бывшими коллегами. Причем отмечание осуществлялось столь интенсивно, что часа через два после начала застолья Вольдемар, судя по его поведению и невнятным высказываниям, весьма неотчетливо осознавал и себя, и окружающее. Компаньоны от него не очень отставали, и в конце концов потеряли друг друга в битком набитой народом таверне. Кто-то ушел в туалет, а потом прибился к другой шатии-братии, кто-то поперся через заваленную снегом площадь в здание вокзала поискать приключений в других кабаках… В общем, за составленными столами осталось человек пять из бригады докеров, и Вольдемара Пуринашвили среди них не было. Никого его исчезновение не обеспокоило – в такой стадии обычно уже ничто не беспокоит, да ведь и не раз уже случалось подобное. Пьянка-гулянка продолжалась, и те, кто принимал в ней участие, давно забыли, по какому поводу они тут собрались.
Ариса Люжная в тот сумасшедший вечер трудилась наравне с официантками, разнося напитки и закуску. Она хоть и запарилась, но пребывала в приподнятом настроении – выручка обещала побить все рекорды. Компанию докеров она тоже обслуживала, но причина застолья была ей неизвестна. Да ее никакие причины и не интересовали – пьют люди, ну и пусть себе пьют, лишь бы платили, не буянили да мебель не портили. В какой-то момент оказалось, что запасы спиртного в разливочной иссякли, и надо спускаться в подвал. Тавернщица сама взялась за это дело и, прихватив два ведра, направилась в подземные закрома.
Винный погреб располагался не только под зданием таверны, но и тянулся метров на двадцать от нее, вглубь прилегающего к привокзальной площади сквера. Его местонахождение обозначали торчащие там, среди кустов, дефлекторы на оголовках вентиляционных труб. В этом подземном зале хранилось в бочках множество вин и других алкогольных напитков, включая гордость Арисы Люжной – настойку «Пексарская». Сама настойка производилась на предприятии в одном из пригородов Заахи.
Открывшая с порога подвала картина настолько поразила тавернщицу, что ведра выпали из ее вмиг ослабших рук. Из крана ближайшей бочки тонкой струйкой лилась на пол пексаревка. В образовавшейся луже лежал на боку Вольдемар Пуринашвили. Глаза его были закрыты, на лице блуждала блаженная улыбка. За те секунды, пока ошеломленная женщина стояла столбом, экс-докер успел пару раз поводить языком в луже, с хлюпаньем втянуть порцию настойки и громко почмокать. Причем ясно было, что делает он это не сознательно, а чисто рефлекторно, во сне. И можно было только гадать, что ему видится, какие образы плавают в его пропитанных алкоголем мозгах. Судя по физиономии Пуринашвили, собственные видения ему очень нравились.
Когда остолбенение прошло, разгневанная Ариса Люжная принялась действовать. Метнувшись к бочке, она закрыла кран и буквально одним рывком поставила на ноги перепившего клиента, позволившего себе такую неслыханную наглость, как вторжение в святая святых таверны – винный погреб! Подобных случаев тут не бывало. Не успел Пуринашвили прийти в себя, как тавернщица с громкой руганью пинками погнала его из погреба. Вольдемар пытался упасть, спотыкаясь на ступенях, но бывшая гандболистка придерживала его одной рукой за шиворот, а другой подталкивала в спину, продолжая пускать в ход и ноги. Усилия тавернщицы привели к тому, что Пуринашвили начал что-то соображать и даже попытался сопротивляться. Однако ничем хорошим для него это не кончилось: путь по коридору завершился у двери служебного входа. Наглый клиент, получив финальный удар, вылетел в метель, а вслед ему продолжали нестись проклятия. «И чтоб ноги твоей больше тут не было!» – кричала рассвирепевшая Люжная. Пуринашвили постоял по колено в снегу и побрел, пошатываясь, в сторону ведущего к Заахе шоссе…
А тавернщица, чуть остыв, принялась корить себя за то, что не потребовала немедленного возмещения убытков. Но бросаться вдогонку за клиентом в снежную сумятицу все-таки не стала. Она вернулась в погреб и тщательно вымакала пахучую алкогольную лужу, раз за разом выкручивая тряпку в ведро. Добавила туда настойки из бочки, наполнила второе ведро и понесла в зал.
Белое неистовство прекратилось лишь к утру, и Люжная наконец объявила о закрытии таверны. Почти до полудня она отсыпалась на диване в своем кабинете, а на территории порта вовсю работали снегоуборочные машины. Собственно, ничего из ряда вон выходящего не произошло. Сообщение со столицей было вскоре восстановлено, а разные космические суда стартовали и финишировали независимо от капризов погоды. Таверна вновь открыла свои объятия сменявшим друг друга посетителям. В тот же день Люжная поставила другой замок на двери, ведущей в винный погреб, и еще раз помянула недобрым словом вконец оборзевшего клиента.
И только дня через два-три она из чьего-то разговора узнала о том, что в ту безумную ночь на дороге, соединяющей порт со столицей, утонул в снегу и насмерть замерз какой-то мужчина. Вольдемар Пуринашвили в таверне больше не появлялся, и было ясно, что речь идет именно о нем…
Особых угрызений совести Ариса не ощущала – ведь она же не заставляла Пуринашвили переться сквозь вьюгу пешком в столицу, словно мало вокруг было мест, где можно продолжить возлияния или поспать. Но некий дискомфорт в душе образовался.
Впрочем, каждый день приносил свои заботы, и все это не то что забылось, а затерялось где-то на задворках памяти. Правда, не навсегда, а до весны. Как-то раз, в апрельский, пропахший свежей зеленью вечер, Ариса Люжная в очередной раз посетила винный погреб. И вновь застыла на пороге под грохот выпавших из рук ведер. Нет, не текли по полу потоки вина, и никто не лежал у бочек, пьяно бормоча и пуская пузыри. Просто в тот момент, когда тавернщица шагнула через порог, по подвалу пронесся явственно слышный тяжелый вздох. Этот вздох перешел в приглушенный стон, леденящий кровь. Стонал явно мужчина. Тавернщица аж присела и уже собиралась броситься прочь из подземелья. Но тут ее наметанный глаз зацепился за ближайшую бочку. Вернее, за шкалу уровня жидкости. Судя по этой шкале, из бочки неведомо каким образом исчезли ни много ни мало девять с лишним литров настойки «Пексарская»! Забыв о странных вздохах и стонах, Люжная осмотрела все бочки с настойкой – картина была такой же.
