– Надеюсь, мама, что тебе удастся удерживать ее в руках после того, как я уеду! Она ведет себя просто невыносимо! Ни одна другая подружка невесты так не веселится!
– Не нужно беспокоиться, – стала уговаривать ее миссис Перри. – В конце концов, у нее ведь выдалось на редкость тихое лето.
– Я беспокоюсь вовсе не о ней! – с возмущением сказала Констанция.
Все прибывшие на свадьбу гости обедали в клубе, и за столом рядом с Жозефиной оказался какой-то веселый шафер, который как приехал «под градусом», так из этого состояния и не выходил. Однако час для него был слишком ранний, так что он еще был способен поддерживать беседу.
– Краса Чикаго, золотая куколка с золотого запада! Ах, как жаль, что меня не было здесь этим летом!
– Меня тоже здесь не было. Я отдыхала на «Фермерском острове».
– Ого! – воскликнул он. – Ага!!! Это многое объясняет! Вот что стало причиной внезапного паломничества Сонни Дорренса!
– Кого-кого?
– Знаменитого Сонни Дорренса – позора Гарварда и мечты любой юной девы! И не вздумайте мне рассказывать, что вы не обменялись ни единым страстным взглядом с Сонни Дорренсом!
– Но разве он… – тихо спросила она, – разве он не… женат?
Собеседник так и покатился со смеху:
– Женат? Ну, конечно женат! На мулатке! Вот уж не думал, что кто-то купится на это старье! Он всегда рассказывает эту историю, когда отходит от очередного бурного романа, чтобы на него не нападали, пока он не придет в себя. И вся его жизнь отравлена этой роковой красоткой!
Через некоторое время ей стала известна вся история. Кроме всего прочего, Сонни Дорренс был сказочно богат, и женщины преследовали его с пятнадцати лет – замужние дамы, дебютантки, хористки. Он стал своего рода легендой.
Составлялись целые заговоры, чтобы поймать его в силки брака, поймать его в самые разные ловушки. Одна девушка пыталась себя убить, одна пыталась убить его. Весной этого года вышла история с аннулированием брака, стоившая ему членства в гарвардском клубе «Порселиан» и, по слухам, обошедшаяся его отцу в пятьдесят тысяч долларов.
– И после этого, – с напряжением спросила Жозефина, – вы утверждаете, что он не любит женщин?
– Сонни? Могу сказать, что он – самый влюбчивый человек во всей Америке! Эта последняя история потрясла его до глубины души, так что он отпугивает от себя обожательниц, рассказывая им все что угодно. Но не пройдет и месяца, как он опять будет по уши влюблен!
И он продолжал говорить, а перед глазами Жозефины столовая плавно уходила в затемнение, словно на киноэкране, и она вновь оказывалась на «Фермерском острове» и сидела у окна, и из-за сосен опять появлялся юноша.
«Он меня испугался, – подумала она, и ее сердце застучало, как пулемет. – Он решил, что я – такая же, как и все остальные!»
Через полчаса она подошла к матери, не дожидаясь окончания последнего и самого бурного взрыва эмоций перед свадьбой.
– Мама, я хочу уехать на «Фермерский остров» до конца лета, – сказала она.
Миссис Перри смотрела на нее, ничего не понимая, и Жозефине пришлось повторить то, что она только что сказала.
– Зачем? До твоего отъезда в школу осталось меньше месяца.
– Я все равно хочу уехать.
– Я тебя не понимаю! Во-первых, тебя туда никто не приглашал; а во-вторых, я считаю, что немного веселья перед школой тебе не повредит; в-третьих, я хочу, чтобы ты была здесь, рядом со мной.
– Мама! – повысила голос Жозефина. – Что тут непонятного? Я хочу уехать! Ты увезла меня туда на все лето, когда я этого не хотела, а теперь, когда я туда хочу, ты хочешь, чтобы я осталась в этом ужасном месте! Позволь тебе заметить, что здесь у нас совсем не подходящее место для шестнадцатилетней девушки, если уж на то пошло!
– Зачем ты пристаешь ко мне с этими глупостями в такой важный день?
Жозефина в отчаянии всплеснула руками; по щекам у нее потекли слезы.
– Я здесь погибну! – воскликнула она. – Здесь все только и думают о парнях и о танцах с утра до вечера! Все только и делают, что разъезжают в автомобилях и с утра до вечера целуются!
– Но я уверена, что моя маленькая девочка ничего подобного не делает!
Жозефина запнулась, слегка захваченная врасплох.
– Ну что ж, тогда я буду! – объявила она. – Я ведь слабохарактерная. Ты сама мне говорила. Я всегда делаю то, что мне говорят, а эти парни все, как один, безнравственные, вот! Ты и не заметишь, как я окончательно погибну, и тогда ты пожалеешь, что не позволила мне уехать на «Фермерский остров». Ты пожалеешь…
Она довела себя до истерики. Сбитая с толку мать взяла ее за плечи и усадила на стул:
– Я еще никогда не слышала таких глупостей! Если бы ты не была почти взрослой, я бы тебя отшлепала! Если станешь продолжать в том же духе, я тебя накажу.
Слезы вдруг высохли, Жозефина встала и удалилась из комнаты. «Накажу»! Все лето ее наказывали, а теперь вдруг отказываются наказать – отказываются отправить ее отсюда! Ах, как же она устала от этого постоянного сопротивления… Придумать бы что-нибудь по-настоящему ужасное, чтобы они отправили ее отсюда навсегда…
Через пятнадцать минут в укромном уголке сада на нее наткнулся будущий новобрачный, Малькольм Либби. Он беспокойно вышагивал, пытаясь собраться с духом для репетиции церемонии, назначенной на четыре часа, и для самой церемонии, которая должна была состояться двумя часами позже.
– О, привет! – воскликнул он. – Что такое? Что с тобой? Ты плакала?
Преисполненный сочувствия к младшей сестренке Констанции, он присел на скамейку.
– Я не плакала, – всхлипнула она. – Мне просто очень горько.
– Из-за того, что Констанция уезжает? Думаешь, что я не сумею о ней позаботиться?
Склонившись, он похлопал ее по руке. Если бы он видел, как внезапно блеснули ее глаза, он бы встревожился – в тот миг ее лицо было точь в точь как у известного персонажа из «Фауста».
Когда она заговорила, голос ее был спокоен и холоден, но в нем звучала и нежная печаль.
– Нет, дело не в этом. Причина в другом.
– Расскажи мне! Может, я смогу помочь?
– Я плакала… – она тактично замялась, – я плакала оттого, что Констанции всегда достается все самое лучшее!
Когда через полчаса будущая новобрачная в ярости обшаривала сад – репетиция церемонии должна была вот уже двадцать минут как начаться – и неожиданно на них наткнулась, рука Малькольма Либби обнимала погрузившуюся в неудержимую печаль Жозефину, а на его лице читалось дикое смущение, которого невесте раньше видеть не доводилось. Констанция судорожно вскрикнула и осела на гравий дорожки.
Весь следующий час повсюду царил беспорядок. Вызвали врача, везде захлопали двери; мистер Малькольм Либби погрузился в болезненное состояние, на лбу у него выступила испарина, он снова и снова объяснял миссис Перри, что сможет все объяснить, если только ему разрешат увидеться с Констанцией. С молчаливой Жозефиной в доме холодно разговаривали разные члены семьи. Шумели прибывающие гости; последовало лихорадочное примирение, Констанция и Малькольм в последнюю минуту вновь обнялись, а непрощенную Жозефину второпях облачили в платье.
